Векторальные братья - звук и зрение

Только познакомившись с Системно-векторной психологией Юрия Бурлана, люди часто путают проявления звукового и зрительного векторов. Оба они принадлежат квартели информации, естественно и комплементарно дополняют друг друга, движутся как бы в одном направлении, будучи при этом словно зеркальным отпечатком один другого.

В повседневной жизни мы очень часто сталкиваемся с людьми со звуковым и зрительным векторами. Большинство людей, пришедших на тренинг, несут в себе оба или, по крайней мере, один из этих векторов. И конечно, они хотят, во-первых, узнать о себе, а во-вторых, понять своих знакомых и друзей, которые зачастую имеют эти же вектора. Что неудивительно, ведь наше окружение в большой степени складывается из тех, кто близок нам по духу, и нам всегда симпатичны те, в ком мы узнаем самих себя.

Когда мы пытаемся дифференцировать близких нам людей, мы особенно рискуем приписать им те свойства, которые хотим в них видеть: «Он интересно мыслит, глубоко рассуждает, интересуется тем же, что и я. Ну не может же он быть без звука! Да нет… он точно со звуком…»

Рассмотрим некоторые случаи, где часто возникает путаница, а также ее причины.

По сути, неразбериха происходит из-за недостаточного понимания, что такое звуковой и что такое зрительный вектор. Оба вектора из одной квартели, квартели информации, где звук — ее внутренняя, интровертированная часть, а зрение — внешняя, экстравертированная. Свойства этих векторов дополняют друг друга. Зрительный вектор — первый в познании мира физического. Имея самый чувствительный сенсор для его постижения, он наблюдает, исследует и оценивает видимый им внешний мир. Тут и проходит четкая граница между звуковым и зрительным пространством: если зрительник исследует внешний мир, то внимание звуковика, крайнего интроверта, сосредоточено на себе самом, на своем внутреннем мире. Его стихия — абстрактный, нематериальный мир, а за всеми внешними явлениями он склонен искать скрытые причины, тайные корни происходящего, стремясь постичь саму суть вещей, как бы увидеть таинственную изнанку прозаичного внешнего мира.

Зрительники — это люди, открытые для окружающих, они всегда готовы поделиться со всеми тем, что происходит в их жизни, своими чувствами, фантазиями, эмоциями. Как истинные экстраверты, они в буквальном или в переносном смысле оголяются перед собеседником. Развитый зрительник способен открыть свою душу, свои переживания другому, рассчитывая на такой же ответ с его стороны. Эксбиционисты — это тоже зрительники, но те, кто, не сумев развить в себе эмоциональность, оголяют не душу, а тело.

Неразвитый зрительник легко ударяется в слезы, может быть истеричен: у зрительных людей самая высокая эмоциональная амплитуда. Зрительников может бросать из смеха в слезы, а слезы вообще стоят очень близко, готовые пролиться в любой момент. Окружающие поражаются подобному поведению: только что зрительница, например, смеялась, а сейчас она уже плачет, но спустя еще пять минут она снова смеется…

Звуковики же, общаясь с вами, постоянно как бы находятся в своей «скорлупе», они задумчивы, погружены в себя. Звуковик, даже переживая внутри сильнейшие волнения, потрясения или депрессии, может не испытывать потребности с кем-то этим поделиться. Для него это внутренние, очень личные ощущения. Он прислушивается к своим состояниям, ему достаточно этой рефлексии, своего постоянного внутреннего монолога, и у него не возникает потребности, как у зрительника, выводить свои переживания наружу.

Когда звуковик говорит о самоубийстве, это всегда всерьез. Даже если такое желание еще не созрело полностью и он не сделает этого здесь и сейчас, тем не менее, это значит, что он, по крайней мере, рассматривает для себя такой вариант. Зрительник же использует самоубийство лишь как способ эмоционального шантажа: «Если ты меня бросишь, я утоплюсь», «Вот умру я, и тогда вы все поймете!» и прочее в таком же духе.

Мимика зрительника подвижна, выразительна, экспрессивна. У звуковиков же лицо выглядит скорее амимично. Взгляд у зрительников открытый, они буквально смотрят на мир во все глаза, а у звуковиков, напротив, в столь частые минуты внутреннего сосредоточения взгляд направлен в одну точку, да и ту он вряд ли рассматривает и изучает — ведь он на самом деле смотрит вглубь самого себя…

Часто ошибки в определении того, что сейчас чувствует тот или иной человек, делаются «через себя»: ведь мы неизбежно судим по себе, не зная и не понимая, под каким углом преломляется действительность в восприятии человека с иными векторами.

Например, когда звуковик признается в любви, внутри он, разумеется, переживает настоящую бурю эмоций, которые у него, как у истинного интроверта, так и не найдут внешних проявлений, оставаясь внутри, — свое признание он сделает без видимой тени эмоции, ровным голосом... а зрительник посчитает такое признание фальшью!

Зрительники, особенно женщины, часто говорят с изящным придыханием. На тренинге нередко новички определяют Ренату Литвинову, часто приводимую в пример реализованной кожно-зрительной женщины, как звуковичку. Основанием для подобной ошибки чаще всего является именно ее манера разговаривать с придыханием и быть как бы выше всего происходящего. Но зрительная чувственная возвышенность, в крайних проявлениях даже снобизм, не имеет ничего общего со звуковым высокомерием и отстраненностью. Многие звуковики могут казаться высокомерными, зацикленными на себе, считающими себя выше других; в речи их часто фигурирует слово Я. Зрительные же люди, предъявляя всем свою культурность и большой объем знаний, покажутся снобами. Развитые зрительники также склонны к иронии как к способу предъявить другим свое интеллектуальное превосходство.

Звуковик, не приветствуя шума и любых громких звуков, часто сам говорит тихо, да и претензии к звучанию своего голоса, как правило, возникают именно у них.

Зрительные люди способны испытывать самую полную гамму переживаний и эмоций, это же делает их способными сопереживать и сострадать. Развитые зрительники всегда очень хорошо определяют душевное состояние другого человека: «Вася, у тебя что-то случилось, я вижу ты какой-то странный сегодня?» Они вообще очень наблюдательны по отношению ко всему, что происходит вокруг них. Звуковик, наоборот, может не замечать ничего вокруг себя, а на обращение к нему переспросит: «А? Что? Это вы ко мне?» — и даже не потому, что не расслышал! Слышит-то он прекрасно, но звуковик всегда берет своеобразный тайм-аут для того, чтобы выйти из состояния сосредоточения на своих мыслях и, так и быть, отвлечься на происходящее вовне.

Зрительники в высшей степени способны ощущать эмоциональные состояния других людей, они всегда — лучшие психотерапевты, чувствующие и понимающие, дающие эмоциональное облегчение. Развитый зрительник наполняется через сопереживание, пропуская через себя чужие эмоции.

Звуковик также стремится познать психическое человека, но по иной причине. Он ищет корни поведения, мыслей, желаний, хочет заглянуть за грань неизведанного в бессознательном. Если взгляд зрительника направлен наружу, во внешний мир, то звуковик на весь мир смотрит через призму самого себя, его взор направлен вовнутрь собственного психического. Его поиск ответов на вопросы о природе человека в единственном первичном желании познать себя, осознать скрытое в себе самом. Звуковик чаще занимается не психотерапией, а психиатрией. Для исследований человеческой природы ему даже не требуется эмоциональный контакт с предметом исследования. Ведь в конечном счете этот предмет — он сам.

Зрительники всегда сопровождают своего старшего брата во всех его начинаниях.

Настоящие поэты — всегда звуковики, которые, имея идеальный слух, способны в журчании речи, в потоке слов уловить мелодию, создать настоящую симфонию рифм. Наслаждаются ими в первую очередь их векторальные «братья по разуму» — зрительники, внутренне пропускающие через себя поэтические смыслы. И конечно, в этом случае младший брат не отстает от старшего: самыми яркими поклонниками звуковых поэтов (часто уретрально-звуковых) являются зрительные женщины, которые восхищаются их поэзией, в каждой строчке усматривая любовные переживания.

Зрение следует за звуком и «в гору», и «под гору». Настоящие наркоманы — звуковики, которые с помощью наркотиков пытаются уйти от страдания, возникающего от ненаполнения звуковых желаний. В столь тяжелых звуковых состояниях они неизменно идут на повышение, постепенно увеличивая дозу и даже не думая о том, чтобы когда-нибудь бросить, ведь это бы значило возврат к страданию. Многие зрительники могут расслабляться легкими наркотиками всю жизнь, но звуковик обязательно пойдет дальше.

И звуковая наркомания сама по себе не была бы настолько бедственна: даже таким способом снятое страдание в целом облегчает общие состояния звуковой части целого. Но вслед за звуковиками зрительники, как и во всем, подхватывают это движение, распространяя его и дальше — как это было, например, в эпоху расцвета культуры хиппи. Звуковое желание расширить сознание наркотиком, постичь неизведанное и хотя бы таким способом дотянуться до скрытого от сознания человека зрительные дети цветов переиначили по-своему, стремясь в наркотической эйфории раскачать эмоции до предела, войти в экзальтацию пропаганды типично зрительных ценностей. «All you need is love» или «Make love not war» — заметьте, насколько полно этот девиз выражает саму сущность зрительного вектора: Любовь и Антисмерть!

Идеология хиппи — расцвет зрительной культуры, спасение мира любовью и легализация легких наркотиков; зрение распространяет это явление еще дальше на представителей других векторов, делая наркоманию уже общей проблемой.

Подобным же образом зрительники следуют за звуковиками во всех их идеях, для них интересны, загадочны и привлекательны любые звуковые течения. Точно так же лидерами сект являются кожные звуковики, а их последователями — не только их звуковые товарищи, разделяющие общую идею, но и зрительники в состояниях страха, приходящие в секты именно затем, чтобы разнообразной мистикой, которую предоставляет звуковик в секте, развеять свои страхи.

Эта статья — попытка рассмотреть звук и зрение как отдельные вектора, показать все принципиальные отличия при всей их однонаправленности и комплементарности.

Отдельного разбора требует сочетание обоих этих векторов в человеке. В этом случае общая картина будет зависеть и от степени их развитости, наполнения, и, в первую очередь, от состояния звука, который является доминантным, а потому определяющим.

Когда звуко-зрительный человек, к примеру, говорит про самоубийство, его разговоры могут выглядеть как зрительный шантаж и не быть восприняты всерьез. Опасность в том и заключается, что за, казалось бы, типично зрительными раскачками эмоций мы рискуем проглядеть истинный звуковой кризис, приводящий-таки к успешной попытке суицида…

Знание о каждом векторе в отдельности — это лишь начало, только «азбука», из которой складывается объемное системное мышление. Путаницы, происходящие в начале, уменьшаются с каждым занятием, переходя в глубинное знание на уровне ощущений и безошибочных определений. Состояния человека прочитываются в «предъявительном иероглифе», зрительника и звуковика возможно различать даже по голосу, по почерку, по взгляду, былые ошибки кажутся смешными, но столь необходимыми и неизбежными на пути к развитию!

Корректор: Наталья Коновалова