Реализованный кожно-мышечный звуковик со зрением.
- 63604253_sting.jpg (35.94 КБ) Просмотров: 1420
Из интервью:
Стинг:"Идеальная музыка – это тишина, и мы, музыканты, занимаемся созданием красивой рамки вокруг этого совершенства!"
Познер: Вы активны политически?
Стинг:Я в курсе происходящего в мире. Если я хочу высказать что-то метафорически, я сделаю это, это моя работа. Если я нахожу метафору для выражения политической идеи, да, я сделаю это. Я не уверен, что проблемы мира должны решать политиками или даже духовностью. Думаю, наши проблемы психологические. Большинство этих проблем связано с недостаточным осмыслением, осознанием. Думаю, нам нужна политическая дискуссия, нужно все обсуждать. Не уверен, что нам нужна религия, но безусловно, нам нужно задумываться, как работает человеческий мозг.
Познер: Вы как-то сказали, что испытываете чувство стыда за то, что ввели своих детей в такой мир, в мир, где это может случиться (терракт 11 сентября), и что надо этот мир изменить, что-то надо сделать. У Вас нет простых ответов, у Вас нет таких ответов, но мир надо изменить.. У Вас нет ответов?...
Стинг: ... Не считая того, что решение этих проблем в психологии. Дело не в идеологии, точно не в религиозной философии. Это то, как мы думаем друг о друге. Мы либо Целое, либо вообще ничто. Я не очень понимаю, как воплотить это в жизнь.. думаю, понимание - это первый шаг. Это звучит очень нереалистично или идеалистично, но это так - мы одно целое, человечество - это одна семья...
Познер: Любой человек может преуспеть в этом (в йоге) или нужен какой-то талант?
Стинг: Зависит оттого, как Вы понимаете йогу. Название "йога" происходит от глагола - "объединять", и Вы объединяете ваше сознание и ваше намерение, мышцы вашего тела с сознанием. Опять же, это превращение в одно целое того, что воспринимается как две части, йога - это осознанная жизнь. Вы постоянно должны фокусировать сознание на всем. Я пока этого не достиг. Помнить об этом - первый шаг. Большинство из нас спят. Мы идем по жизни в глубоком сне. Я говорю и о себе тоже. Мы не пробудились.. То, что мы делаем со своей планетой... пока мы не проснемся, мы будем действовать неправильно... Это кажется более удобным - спать, но это не приведет нас ни к чему хорошему... Нам нужно проснуться...
Автобиографическая книга Стинга "Разбитая музыка":
- загруженное.jpg (29.58 КБ) Просмотров: 1418
Отрывок из книги:
Именно в школе Св. Колумбы зародился мой интерес к религии, который я сохранил на всю жизнь, и здесь же начались мои первые связанные с религией трудности, с тех пор меня не покидающие. Все дети-католики изучают катехизис, маленькую красную книжечку, которую они должны запомнить наизусть, словно предшественники маоистов с их цитатниками, намеревающиеся обратить в свою веру весь мир.
-Кто создал тебя?
-«Меня создал Бог».
- чего Бог создал тебя?
-«Чтобы познавать его, любить его и служить ему».
-По чьему образу и подобию создал тебя Бог?
-«По своему образу и подобию и т. д. и т. п.»
Из всего этого следовало, что Бог — католик и что каждый, кто не является католиком, не сможет войти в Царствие Небесное. К людям, не исповедующим католицизм, следовало относиться с жалостью и по возможности стараться обратить их в истинную веру. К счастью, будучи ребенком от смешанного брака — моя мать принадлежала к англиканской церкви, а отец был католиком, — я так и не усвоил эту идею до конца. Отправлять миллионы потерянных душ в геенну огненную только потому, что они не были членами «Союза женщин-католичек» или «Рыцарей Святого Колумбы», казалось мне чрезмерным высокомерием задолго до того, как я впервые услышал это слово. А понятие лимба, места, где вечно обречены сидеть несчастные младенцы, которые не были крещены в католической вере, пугало меня не меньше, чем сам ад (куда неминуемо должен был отправиться каждый, пропустивший хотя бы одну воскресную мессу). В сущности, сама мысль о вечности, будь то чистилище, ад или небеса, вселяла в меня ужас. Рай представлялся мне присутствием на бесконечно длинной скучной мессе в то время, как все, кого я знаю, включая моих родителей, будут поджариваться где-то внизу. Мальчиком я действительно какое-то время прислуживал у алтаря, что парадоксальным образом несколько уменьшало мою скуку во время литургии. В те времена я мог повторить всю мессу на латыни от начала до конца, не понимая в ней почти ни слова. Думаю, я был далеко не одинок в своем невежестве, но мне, вероятно, нравилось мое длинное черное облачение, поверх которого надевался белый стихарь по будним дням и красный — по воскресеньям (я был одет почти что в платье), а театральность и несколько тяжеловесная торжественность церемонии, должно быть, будоражили во мне актера.
Поскольку с тех самых пор истинно религиозные переживания обходили меня стороной, я чувствовал себя как мытарь среди правоверных. Я будто бы не вполне принадлежал к их кругу. Труднее всего мне давалась исповедь. Считается, что в семилетнем возрасте ребенок уже способен отличить добро от зла, но большинство семилетних детей, насколько мне известно, не совершает дурных поступков. Тем не менее святое таинство исповеди требует, чтобы, стоя на коленях внутри закрытой кабинки лицом к почти непроницаемой завесе из холста, человек признавался в своих грехах, обращаясь к зыбким очертаниям священника, сидящего с другой стороны завесы.
Исповедь следовало начинать так: «Благословите меня, отец, ибо я согрешил. Последний раз я исповедовался две недели назад» (исповедоваться надо было раз в две недели), но у меня возникали определенные затруднения с обоими этими утверждениями. Насколько мне казалось, я не совершил за это время никаких грехов, о которых стоило бы рассказать, но мне стыдно было заявить священнику, что я безгрешен. Таким образом, утверждение о том, что я согрешил, уже само по себе было ложью. Затем мне приходилось усугублять эту ложь, изобретая целый список простительных грехов, например, «я не слушался родителей» (на самом деле этого не было) или «я говорил неправду». А между тем единственная ложь, в которой я был виновен, имела место во время моей последней исповеди, в святой атмосфере таинства, превращаясь тем самым из простой лжи в святотатство, что, разумеется, должно было обречь меня на вечные муки. Эта ужасная онтологическая загадка и нравственный парадокс были просто не по силам уму семилетнего ребенка. Я бежал от исповеди, как от чумы, чем, естественно, только усугублял свое положение. Католик должен исповедоваться хотя бы раз в год, в противном случае он будет отлучен от церкви (вот еще один проступок, гарантирующий человеку геенну огненную). Таким образом, только для того, чтобы избежать смущения, которое одолевало меня во время исповеди, я обрек себя на жизнь вне церкви и на вечные муки в джойсианской версии ада, очень поддерживаемой ирландскими священниками. Вероятно, я был или очень глупым семилетним мальчиком, или, напротив, слишком глубоко задумывался над некоторыми вещами.
Эти загадки и противоречия остались со мной и во взрослой жизни. В некоторых делах это сослужило мне хорошую службу, а в других — помешало, но сохранилось ощущение, что мысль и страдание каким-то сложным образом неразрывно связаны друг с другом, — это и есть наследие моего католицизма.
