Владимир Семёнович Высоцкий

[Александр Цупко]

http://www.youtube.com/watch?v=qWy0NASC ... re=related

[Александр Цупко]

http://www.youtube.com/watch?v=D8vbbYrB ... re=related

[Александр Цупко]

http://www.youtube.com/watch?v=TTdHiH6x8w0

[Дарья]

Владимир Высоцкий - Памятник

Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез, -
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив "Ахиллес".

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента, -
Только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью -
Нате смерьте! -
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти, -
Но в обычные рамки я всажен -
На спор вбили,
А косую неровную сажень -
Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, -
И не знаю, кто их надоумил, -
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей, -
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец,
Подходившие с меркой обычной -
Опасались, -
Но по снятии маски посмертной -
Тут же в ванной -
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной...

А потом, по прошествии года, -
Как венец моего исправленья -
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, -
Под мое - с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась -
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, -
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан, -
Все там будем! -
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдернули - как я обужен, -
Нате смерьте! -
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!

Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном -
Не пройтись ли, по плитам звеня? -
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.

Накренился я - гол, безобразен, -
Но и падая - вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, -
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я похоже: "Живой!"

И паденье меня и согнуло,
И сломало,
Но торчат мои острые скулы
Из металла!
Не сумел я, как было угодно -
Шито-крыто.
Я, напротив, - ушел всенародно
Из гранита.

1973
https://youtu.be/_7bGJEGVczM

[Лена]

Натолкнулась на интересную статью пять женщин из жизни Высоцкого.

Пять известных женщин в жизни кумира

Людмила ГРАБЕНКО
специально для "ФАКТОВ"


Приближается скорбная дата -- 20-летие со дня смерти Владимира Высоцкого. Все грани личности Высоцкого -- вне времени, они ценились в любую эпоху и при любом режиме. Но об одном его качестве говорят, пожалуй, реже, чем о других, -- он был идеалом для миллионов поклонниц. Его партнерша по театру, женщина с достаточно сильным характером, актриса Алла Демидова говорила, что во время игры с Высоцким она чувствовала себя женщиной -- слабой, хрупкой, незащищенной... Многие женщины, знаменитые и безвестные, были бы счастливы находиться рядом с ним. Это рассказ о тех, кому такое счастье было даровано судьбой...

К своей первой жене Изе Жуковой Высоцкий приезжал на крыше вагона
Хрупкая, невысокого роста, с детской внешностью женщина с необычным, запоминающимся именем Иза была первой женой Владимира Семеновича. Они вместе учились в Школе-студии МХАТ, она на старшем курсе, он -- на младшем. "У нас в студии очень почитались старшекурсники, -- вспоминала впоследствии Иза Константиновна, -- просто была такая традиция. Неважно, какого ты возраста -- если ты старше курсом, все равно перед тобой снимают шапку. А они, Володин курс, для нас были "мальчики и девочки". И их курс был такой "хулиганский", озорные ребята -- в общем, не "бомондные".

Был один праздник, который праздновали вместе -- мы решили объединить два курса... И собрались на квартире у Греты Ромадиной, а она у нас очень была такая девушка -- "салонная" по тем временам. Накрыли очень красивый стол, но явился Володин курс и как устроил там "живые картинки"! Они нам сломали этот салонный стиль. Привнесли свою свежую струю". Возможно, именно на этом вечере они впервые и обратили друг на друга внимание, возможно -- раньше. Теперь это трудно установить. Спустя некоторое время стали жить вместе. А когда надумали официально оформить свои отношения, то решили обойтись без шумной и пышной свадьбы: зачем, если они и так давно уже муж и жена? Но торжества избежать не удалось. Во-первых, восстали родители Владимира Семеновича, особенно отец, Семен Владимирович. А во-вторых, накануне регистрации Высоцкий пошел на мальчишник в кафе "Артистик". Поскольку его долго не было, Иза Константиновна отправилась выручать будущего мужа. Когда она пришла за ним в кафе, он ей сказал: "Изуль, я всех пригласил!" -- "Кого всех?" -- "А я не помню. Я всех пригласил".

В результате свадьба была очень многолюдной. Где? Конечно же, на Большом Каретном! "Был наш курс, -- вспоминает Иза Константиновна, -- его курс, были родственники. Было очень тесно -- там маленькие комнатки, мы сидели кругом, где только можно. Было весело, шумно -- по-студенчески. На рассвете, по-моему, в четыре часа утра, мы шли втроем -- Володя, его мама Нина Максимовна и я -- на свою 1-ю Мещанскую. Шли пешком, это был наш любимый маршрут: по Садовой, потом бульварами, мимо Трифоновки".

После окончания студии Изу Высоцкую пригласили на работу в Киевский театр имени Леси Украинки, Владимир Семенович еще продолжал учиться. Два года они были и врозь, и вместе... Часто ездили друг к другу и почти каждый день писали письма. Когда Иза Константиновна приехала из Киева, то привезла с собой посылочный ящик писем от Высоцкого. А у него лежал посылочный ящик ее писем. Ящики сложили на антресолях в квартире на 1-й Мещанской. К сожалению, они пропали, когда семья переезжала на новую квартиру в Черемушках. "У Володиной мамы Нины Максимовны нашлось только одно письмо 60-го года, но это мое письмо к Володе. Мои-то не жалко, Бог с ними, а Володиных было много писем, и они были очень большими".

Не стоит забывать, что Иза Константиновна была, пожалуй, единственной, для кого Владимир Семенович еще не был тем Высоцким, каким стал он для всех. Она воспринимала его без привкуса будущей знаменитости, могла только догадываться, насколько он талантлив. А его песни ее просто ... раздражали: "Я не только не придавала никакого значения этим песням, они для меня были каким-то терзанием. Куда бы мы ни приходили, начинались эти песни. Причем люди их слышали впервые, а я их слышала в сто первый раз. Иногда даже поднимала бунт. Володя тогда уже начал сниматься, нам опять приходилось расставаться... И мне казалось, нельзя заниматься никакими песнями! Надо заниматься только женой! В те годы мне так казалось". А потом, много лет спустя, Иза Константиновна вместе с театром оказалась на гастролях в городе Новомосковске. Было безумно жаркое лето. Она шла к дворцу, в котором проходили гастроли, через огромную, залитую асфальтом и солнцем площадь. И вдруг из какого-то окна грянули "Кони привередливые". Стоя на раскаленном асфальте, она была ошеломлена и потрясена, как-то внезапно осознав, что очень вольно и даже легкомысленно обращалась с человеком, который был чем-то гораздо большим, чем она могла себе представить. А он относился к этому с пониманием: "В нем было много юмора, много радости, невозможности обидеться. Он очень умел прощать... Причем по-настоящему. Прощать безоглядно".

В 1961 году Иза Высоцкая уехала работать в Ростов-на-Дону (где она сейчас и живет), а уже через месяц Высоцкий прилетел к ней -- соскучился. А однажды он приехал в Ростов... на крыше вагона, так ему было интереснее ехать. Он ездил с ее театром на выездные спектакли, когда был свободен. Как-то в совхозе полез за яблоками, и его привели под ружьем, а потом они с этим дедом-охранником долго и мирно беседовали на деревенском крылечке.

Не только в те годы, когда Иза Константиновна была женой Высоцкого, но и все последующее время судьба дарила им неожиданные встречи: они не списывались, не сговаривались, но почему-то вдруг встречались. Однажды, в очередной ее приезд в Москву, он увидел ее из окна троллейбуса, примчался следом к подруге, у которой она остановилась и привез песню, которую только что написал -- "О нашей встрече что и говорить", текст ее, к сожалению, утерян.

Потом они долго не виделись. Когда в 1976 году она ехала на встречу с Высоцким, все ее отговаривали. "Зачем ты это делаешь? -- говорили "доброжелатели". -- Ты увидишь совсем другого человека. Нельзя и не надо разбивать свои детские и полудетские иллюзии". Но когда они встретились, все было таким же, как и раньше, -- походка, жесты, манера поведения. Развод она не восприняла как трагедию: "Бывает, люди расстаются насовсем и могут при этом остаться друзьями. Бывает, что люди расстаются и -- не расстаются. У меня не было ощущения расставания. Все равно оставалось чувство: Володя это Володя, который был, есть и будет!" А еще она всегда считала, что ей невероятно повезло: "Мне есть, что вспомнить, и я ни о чем не жалею. Мне просто повезло: в моей жизни было большое счастье. И когда мы расстались, у меня было такое ощущение, что женщины должны быть с ним очень счастливы. Потому что у него был такой дар -- дарить! И из будней делать праздники, причем органично, естественно. Обычный будничный день не может пройти просто так, обязательно должно что-нибудь случиться. Он не мог прийти домой и ничего не принести. Это мог быть воздушный шарик, одна мандаринина, конфета какая-нибудь -- ерунда, глупость, но что-то должно быть такое. И это всегда делало день действительно праздничным. Он умел всякие бытовые мелочи -- стираную рубашку, жареную картошку, стакан чая -- любую мелочь принимать как подарок. От этого хотелось делать еще и еще. И хоть у него были, конечно, человеческие слабости, он был очень надежным. И нежным... Со всей своей "хулиганскостью" он был очень нежным всегда..."

Вторая жена Высоцкого Людмила Абрамова запретила детям брать фамилию отца
О второй жене Владимира Высоцкого Людмиле Владимировне Абрамовой известно очень мало. Это связано с нежеланием самой Людмилы Владимировны делать свою личную жизнь достоянием широкой общественности. И тем не менее ее роль в жизни Высоцкого переоценить невозможно: именно эта женщина родила Владимиру Семеновичу двоих сыновей -- в 1962 году Аркадия (он сценарист), а в 1964 году -- Никиту (по профессии он актер, но сейчас работает директором Музея Владимира Высоцкого). Они познакомились на съемках фильма "713-й просит посадку" в 1962 году (Людмила Абрамова по профессии актриса), а спустя несколько лет поженились. Правда, брак не был долгим, в кино Владимир Семенович увидел свою "колдунью", Марину Влади, и вскорости Высоцкий с Абрамовой развелись. Как вспоминает мама Владимира Семеновича, Нина Маскимовна, она очень переживала тогда за детей, Никиту и Аркадия, жалела их: "Но сын успокаивал меня: "Мамочка, ты не волнуйся, так будет лучше и для нее, и для меня. Детей я не оставлю..." Действительно, до конца жизни, несмотря на всю свою занятость, он помнил и заботился о них. А Людмила Владимировна вскоре снова вышла замуж, в новом браке родила дочь Серафиму, сводную сестру братьев Высоцких. К бывшему мужу, пока он был жив, относилась как-то неоднозначно. Так, под предлогом того, что фамилия "Высоцкий" слишком известная, отправила детей в школу под своей фамилией. Но скорее всего даже после развода она продолжала его любить и жалеть. Вот что вспоминает о своем детстве Никита Высоцкий: "Отец очень быстро водил -- машины позволяли. Однажды в узком переулке разогнался километров под девяносто и в самый последний момент заметил яму на дороге. Затормозил, но капотом мы туда все-таки попали. Отец крепко и остроумно выругался, дал задний ход. Позже со смехом я рассказал маме об этом случае. Мама заплакала и сказала примерно следующее: "Вот вы не понимаете, а отец из-за своих скоростей умрет". Имелась в виду, естественно, не скорость езды по арбатским переулкам. Только теперь я понимаю, о чем тогда мама плакала". Сегодня Людмила Владимировна на пенсии, но работает преподавателем в лицее. Много внимания уделяет Музею Владимира Высоцкого, помогая своему сыну Никите -- у нее богатый опыт музейной работы.

Лариса Лужина -- единственная женщина, не ответившая на любовь Высоцкого
"Наверное, я погиб: глаза закрою -- вижу" -- написал об актрисе Владимир Высоцкий. Именно ей он посвятил свою знаменитую песню "Она была в Париже", ей, а не Марине Влади. Они познакомились на съемках картины Станислава Говорухина "Вертикаль" в 1966 году, и среди его альпинистских, героико-романтических песен "Прощание с горами", "Здесь вам не равнина", "Горная лирическая" вдруг появилась знаменитая "Она была в Париже". О недостижимой женщине, которой просто нет дела до русского певца, поскольку в далеком, почти запредельном Париже "сам Марсель Марсо ей что-то говорил". В "Вертикали" он играла врача, а он -- радиста. В картине она предпочла ему другого, в жизни -- тоже. И осталась в судьбе Высоцкого едва ли не единственной женщиной, не ответившей на его любовь. И он отступил... "Кто раньше с нею был, и те, кто будет позже, пусть пробуют они, я лучше пережду".

Третья жена Высоцкого Марина Влади умоляла мужа не сниматься в фильме "Место встречи изменить нельзя"
Это одна из самых красивых и романтичных историй любви уходящего века. Русская француженка, блестящая парижанка Марина Владимировна Полякова была дочерью эмигрантов из России. Она всегда мечтала стать актрисой. В 13 лет, когда Марина снималась в своей первой роли в кино, умер ее отец. Это была первая в ее жизни невосполнимая потеря, первая трагедия. В память об отце она взяла его имя как псевдоним, став Мариной Влади -- под этим именем мы ее знаем... Она снималась в кино, выходила замуж и разводилась, рожала детей. Отец трех ее сыновей -- знаменитый Жофрей де Пейрак (муж Анжелики из знаменитого сериала), француз армянского происхождения Робер Оссейн.

И вот однажды в Советском Союзе Владимир Высоцкий увидел французский фильм "Колдунья", поставленный по повести А.И.Куприна "Олеся". Он влюбился с первого взгляда. Он смотрел фильм по нескольку раз в день, мечтал о встрече многие годы. История его любви во многом доказала, что человек властен над своей судьбой. Их встреча состоялась. Марина в своей книге "Владимир, или Прерванный полет" вспоминает, как познакомилась с ним в ресторане ВТО -- Высоцкий пришел туда после спектакля: "Краешком глаза я замечаю, что к нам направляется невысокий, плохо одетый молодой человек. Я мельком смотрю на него, и только светло-серые глаза на миг привлекают мое внимание. Но возгласы в зале заставляют меня прервать рассказ, и я поворачиваюсь к нему. Он подходит, молча берет мою руку и долго не выпускает, потом целует ее, садится напротив и уже больше не сводит с меня глаз. Его молчание не стесняет меня, мы смотрим друг на друга, как будто всегда были знакомы. Я знаю, что это -- ты".

Спустя годы Марина признается: "Он был для меня больше, чем просто муж. Он был хорошим товарищем, с которым я могла делиться всем, что было на душе. И он рассказывал мне все о своих делах, планах, мне первой читал новые стихи и пел новые песни. Придет после спектакля домой уставший, измотанный, все равно могли полночи болтать о жизни, о театре обо всем".

За двенадцать лет совместной жизни они не утратили чувства влюбленности. Когда Марина не работала, а такое случалось нередко -- она жила в Москве, иногда по нескольку месяцев подряд, -- и тогда звезда мирового экрана варила Высоцкому обеды, наводила порядок в квартире, ее он будил ночами, чтобы спеть только что написанную песню... Если она снималась или была занята в театре, то при всяком удобном случае прилетала к мужу. Так же и он. Но, расставаясь даже на очень короткий срок, они и дня не могли прожить без телефонных разговоров. И тогда он набирал "вечные 07", просил телефонисток, с которыми уже был знаком, соединить его с Парижем.

Когда Марина Влади приезжала в Москву, она старалась не пропустить ни одного спектакля Высоцкого в Театре на Таганке. Его лучшей театральной ролью считала Гамлета, хотя признавала замечательным и Свидригайлова в "Преступлении и наказании". Среди его киноработ выделяет Дон-Гуана из "Маленьких трагедий" (последняя роль Высоцкого в кино) и фон Коррена из экранизации чеховской "Дуэли" -- картины "Плохой хороший человек". А вот к роли Жеглова -- самой известной и любимой роли Высоцкого -- Марина Владимировна относится прохладно. По воспоминаниям режиссера сериала "Место встречи изменить нельзя" Станислава Говорухина, она даже пыталась отговорить его от идеи снимать в этой роли Высоцкого. "Отпусти Володю, снимай другого артиста!" -- со слезами на глазах просила Марина Владимировна.

Высоцкого просто боготворили Маринины сыновья, чего нельзя сказать о его детях, относившихся к Марине Влади более чем сдержанно. "Средний, Петька, не без его влияния увлекся игрой на гитаре, -- рассказывает Марина Владимировна. -- Тогда Володя подарил ему инструмент. С его легкой руки юношеское увлечение сына стало теперь его профессией. По классу гитары он окончил Парижскую консерваторию, участвует в конкурсах, выступает с концертами".

В последние два года отношения между ними не то чтобы испортились, но стали напряженными. Виной тому -- девушка-студентка, которой сильно увлекся Владимир Семенович и которую исследователи его жизни и творчества склонны определять как "последнюю любовь Высоцкого".

Совместная жизнь с Высоцким не принесла Марине Владимировне абсолютно никаких выгод, и даже наоборот, отрицательно сказалась на ее карьере: "В течение двенадцати лет большую часть времени я находилась в Москве. И это, конечно, не на пользу международной карьере актрисы. Но тем не менее я всегда, всю свою жизнь решала как женщина, а не как актриса. Карьера -- это не главное в моей жизни..."

В настоящее время Марина Владимировна снова замужем. За последние годы она многое пережила: попал в тяжелую аварию старший сын, погибли две внучки. Несмотря ни на что, она по-прежнему хороша собой. В память о Высоцком она хранит первую книгу его стихов "Нерв", фотопортрет, на котором он снят стоящим в профиль над горящей свечой, и, конечно же его песни. Только вот слушать эти записи Марина Владимировна не может: "Прошло столько лет, -- говорит она, -- а я не могу спокойно говорить о Володе, спокойно смотреть его фотографии... и не могу слышать его голос, когда его уже нет в живых. Для меня это невыносимо".

После первой клинической смерти Высоцкий признался в любви Оксане Афанасьевой
Говорят, сам Высоцкий называл ее своей последней любовью. О своих отношениях с Владимиром Семеновичем она молчала очень долго. Когда они познакомились, ей было восемнадцать лет, ему -- сорок. Он увидел ее в администраторской Театра на Таганке. Вот как вспоминает об этом Оксана: "Он первый на меня внимание обратил... и, что называется, обалдел. Взял телефон, пригласил на свидание". А она размышляла, идти или нет, пока подруга не сказала: "Да ты что?! Все бабы Советского Союза просто мечтают оказаться на твоем месте!" Это ее убедило. Они встретились, а на следующий день она рассталась со своим женихом, решив, что лучше один день с таким мужчиной, как Высоцкий, чем всю жизнь -- с посредственностью.

Она до сих пор преклоняется перед ним, считая "абсолютно, совершенно, стопроцентно гениальным человеком". Именно Оксана открыто встала на защиту памяти певца от огульных обвинений в алкоголизме и наркомании: "Только об этом и пишут: пил, кололся, алкоголик, наркоман. Вот и представляешь эдакого доходягу с трясущимися руками, перед которым кокаиновые борозды и пара шприцев. Это абсолютная чушь. За те два последних года, что мы были знакомы, Володя снялся в фильмах "Место встречи изменить нельзя" и "Маленькие трагедии". У него были записи на радио, роли в театре, он ездил с выступлениями по стране. На Одесской студии готовился как режиссер запустить фильм "Зеленый фургон". Правда, ему не дали. При этом -- да, пил, сидел на игле. Но это было вперемежку с работой на износ, наперегонки с болезнью".

Владимир Семенович очень переживал из-за неустроенности ее судьбы. Он даже решил просить у Марины развода. В конце декабря 1979 года Марина Владимировна прилетает в Москву -- для встречи Нового года и "для серьезного разговора". Вот что вспоминает об этом администратор Театра на Таганке Валерий Янклович, входивший в последние годы жизни Высоцкого в круг его близких друзей: "...Марина уже на даче. А Володя едет получать телевизор для одной девушки, отвозит его к ней домой. (Тут я должен сказать, что в последние годы Володя очень серьезно относился к этой девушке. Хотя меня она тогда немного раздражала... Но я видел Володино отношение: он принимал участие в ее жизни, вникал в студенческие проблемы... Конечно, она сыграла в жизни Высоцкого определенную роль). С первой минуты знакомства у них было ощущение общения с родным человеком. Она всюду ездила с ним на концерты. Когда Высоцкий пришел в себя после первой клинической смерти, именно ей он сказал: "Я люблю тебя!"

Когда ехал за границу, всегда спрашивал, что ей привезти. "За два дня в Германии, -- вспоминает Оксана, -- он умудрялся купить два чемодана шмоток. Все -- с необычайным вкусом подобранное. "Мне нравится, говорил, -- когда ты каждый день в чем-то новеньком". Или: "А вот это -- моя особенная удача". Удачей была французская сумочка из соломки или какая-то другая вещь, которая, по его мнению, мне особенно шла". Платья от Диора и Шанель в дефицитной Москве создавали Оксане определенную известность, представляя ее кому-либо, подруги говорили: "Знакомьтесь, это Оксана -- у нее восемнадцать пар обуви". Но когда Высоцкий умер, она ушла из его квартиры налегке -- ничего не взяла... Однажды весной она призналась ему, что очень любит ландыши. А когда проснулась, увидела, что вся ее комната буквально уставлена ландышами... Он хотел с ней обвенчаться: они наивно полагали, что в государстве, где церковь от этого самого государства отделена, их обвенчают без штампа в паспорте. Но оказалось, что это не так просто. После долгих поисков Высоцкий все же нашел батюшку, который согласился на такой, в общем-то, противоправный поступок. Владимир Семенович купил кольца, но обвенчаться они не успели. А кольца после смерти Высоцкого пропали из его квартиры -- они лежали в спальне, на тумбочке, в стакане...

Год его смерти был самым страшным в жизни Оксаны Афанасьевой: она ушла в академотпуск, хотела эмигрировать из страны, ее пыталось завербовать КГБ -- а когда не получилось, просто выгнали из института.

Сегодня Оксана -- художник по театральным костюмам. Через два года после смерти Высоцкого она познакомилась с Леонидом Ярмольником и спустя некоторое время вышла за него замуж... А Высоцкого она до сих пор вспоминает с любовью и нежностью, считая, что он во многом определил ее жизнь.

"Facty i kommentarii ". 21-Июль-2000. Жизнь.

[@ркадий]

Мир вашему дому
https://www.youtube.com/watch?v=aV4U4x2V0HY

Я — "Як"-истребитель, мотор мой звенит,
Небо — моя обитель,
А тот, который во мне сидит,
Считает, что он — истребитель.

В этом бою мною «Юнкерс» сбит,
Я сделал с ним что хотел.
А тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел.

Я в прошлом бою навылет прошит,
Меня механик заштопал,
А тот, который во мне сидит,
Опять заставляет — в штопор.

Из бомбардировщика бомба несёт
Смерть аэродрому,
А кажется — стабилизатор поёт:
«Мир вашему дому!»

Вот сбоку заходит ко мне «Мессершмидт».
Уйду — я устал от ран.
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, — решил: на таран!

Что делает он? Вот сейчас будет взрыв!
Но мне не гореть на песке!
Запреты и скорости все перекрыв,
Я выхожу из пике.

Я — главный, а сзади... Ну чтоб я сгорел! -
Где же он — мой ведомый?
Вот он задымился, кивнул и запел:
«Мир вашему дому!»

И тот, который в моём черепке,
Остался один — и влип.
Меня в заблужденье он ввёл и в пике
Прямо из мёртвой петли.

Он рвёт на себя, и нагрузки — вдвойне.
Эх! Тоже мне, лётчик-ас!
Но снова приходится слушаться мне,
И это в последний раз.

Я больше не буду покорным! Клянусь!
Уж лучше лежать на земле.
Ну что ж он не слышит, как бесится пульс,
Бензин — моя кровь — на нуле?!

Терпенью машины бывает предел, -
И время его истекло.
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.

Убит! Наконец-то лечу налегке,
Последние силы жгу.
Но что это, что?! — я в глубоком пике
И выйти никак не могу!

Досадно, что сам я немного успел,
Но пусть повезёт другому.
Выходит, и я напоследок спел:
«Мир вашему дому!»...

[Рокса]

уретральный Высоцкий об уретральном Пугачеве. В клипе везде рядом с ним женщины...харизма.

Он же: "...и когда ты без кожи останешься вдруг, потому что убили его, не тебя..." все запреты снял, все границы, даже кожу убрал...... "Баллада о борьбе"

И конечно "нам вождя не доставало, настоящих буйных мало, вот и нету вожаков" "Письмо в передачу "Очевидное Невероятное" из сумасшедшего дома"

Это на вскидку об оральниках.... моя тема, моя боль, моя тоска вселенская, моя золотая мечта, мой опыт горький и сладкий, как первое соитие......

[Алия А.М.]

ВЫСОЦКИЙ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
НАСКОЛЬКО ОН ВЕЛИК!БЕЗГРАНИЧЕН!!!ВЕЛИКОЛЕПЕН!!!!
помню, как в детстве отец по утрам включал пластинку Высоцкого, как искали, покупали, переписывали его ПЕСНИ!!ЕГО СТИХИ!!!
Как еще в далеком детстве я полюбила его песни!
и теперь пересматривая его фильмы раз за разом, слушая его песни... и читая книги о нем!И просто .... !!!

На лекции первого уровня по оральному вектору Юрий говорил про Высоцкого!то есть про его оральный вектор.

отрывок из книги "Владимир Высоцкий-жизнь, легенда, судьба..." о фильме "Место встречи изменить нельзя"
"Владимир Высоцкий в роли Глеба Жиглова-безусловно удача фильма.В киноленте режиссер и актер пошли не совсем тем путем,который предлагали братья Вайнеры.В романе постоянно подчеркиваются отрицательные черты в поведении Жеглова, он как бы противопоставлялся честному и благодарному Шарапову, нов кино же его образ благодаря Высоцкому стал более полнокровным.Когда он кроток-жди от него подвоха, если нежен-это выглядит зловеще, а в торжественной фразе обязательно кроется ирония. Его жестокость - от нетерпения сердца, от желания быстрее расправиться с преступностью и пожалеть обманутых, обиженных. Высоцкий прекрасно помнил послевоенные годы, и потому своего героя он сыграл удивительно точно, наделив могучим личностным началом. Жеглов твердо убежден в справедливости того, что он делает. Он- по одну сторону закона, а все нарушающие закон- по другую.Знаменита фраза, ставшая крылатой, "вор должен сидеть в тюрьме"-основа его мироощущения, у Жеглова нет времени разбираться в истоках падения того или другого, о его путях в мир уголовщины- он спешит наказать, пресечь.НО это не значит, что он равнодушен и бесчувственен:его поведение исторически и социально определено послевоенным временем.

В момент работы над картиной Владимир не однажды помогал другим актерам, пробовал себя в режиссуре. Вот несколько примеров. Все, кто смотрел фильм, навсегда запомнили эпизод с вором карманником Кирипичом, которую сыграл Садальский. Очень долго после выхода фильма на экран большинство зрителей были в полном убеждении, что у этого артиста дефект речи. А "заработал" он его благодаря Высоцкому. Когда снимали эпизод с допросом Кирпича, получалось несмешно, и Говорухин поросил Высоцкого рассказать пару баек от имени придурковатого парня "Синезки гнусава".Помните, о космосе: "вот ты смеесся, а я там тни дня понетаю, да понетаю тни дня, а потом веннюся и на твоей внуське зынюся...")))))))))))
Съемочная группа каталась по полу от смеха, когда Владимир рассказывал эти истории. А Садальский немного потренировался и стал говорить, как персонаж этих рассказов...."

[Рокса]

Вот попалась статья, по-моему в ней много правиьного и еще больше любви:

Блог Семена Винокура.
Высоцкий.

Все стены моей комнаты были обвешаны его фотографиями.
Магнитофон “Нота” не знал других записей - только его песни.
Я проверял человека по отношению к Высоцкому.
Я знал наизусть все его стихи.

Он умер в 1980. Я был в Армии. Кто-то из штаба передал по связи, - Скажите Семену, Высоцкий умер.
Я не думал долго. Попросил пять дней отпуска. Сказал, умер брат. Меня не отпустили. Я решил бежать. Слава Богу, задержали ребята. А так бы я попал в самое страшное место на земле, - в наш северный дисбат.

Высоцкого я видел три раза. Первый - на концерте. Я, восторженный, с дрожью в коленях, поднялся к кумиру в перерыве между песнями, чтобы подарить ему зажигалку. Знал, он их собирает. Он обнял меня и спросил, - Какую песню тебе спеть?..Я попросил: “Тот, который не стрелял”... Он щелкнул зажигалкой и запел.

Второй раз я подождал его у театра и подарил пачку заморского чая. Он меня вспомнил. И сделал мне контрамарку на “Гамлета”.

В третий раз я оказался в маленькой хрущевской квартире на окраине Москвы, и он был там, - пьяный, отрешенный, кричащий свои песни. Я помню еще с ужасом подумал, “так он долго не выдержит...” Он остановился, глубоко вздохнул...и его вырвало прямо на стол.

Потом я ушел в армию. И он умер.

Можно сказать, что у него было все. Лучшая машина, лучшая женщина, первые роли, признание народа, деньги, связи...Даже заграничный паспорт!..Всё!..

Но наслаждение быстро проходило. И наступала пустота. Которую он заливал водкой, а потом вкалывал наркотики в эту пустоту. Но она становилась еще пустее...

У него было много друзей, но и они его не наполняли...

Он искал и требовал наслаждений... Он кричал, - почему я пуст! Почему ничто не наполняет меня!..Иногда он думал, что все измениться, если он станет режиссером, или его признает союз писателей...

Если бы он понял, или кто-то открыл бы ему, что наполнить себя невозможно.

Что вот она, перед ним, волшебная дверца настоящего наслаждения, когда ты радуешься от того, что наполняешь других...Ведь он наполнял миллионы людей...
Научиться радоваться этой отдаче, и все!..
И не было бы никаких водок и наркотиков...

Ведь он жил, отдавая!
Ему нужно было только раскрыть это великое свойство в себе, раствориться в нем!...

Если бы он видел, как соединяет людей, делает их приветливее, ближе друг к другу, если бы он понял, что на самом деле он живет и творит только для этого...

Он бы жил и сегодня.

Только не нашлось человека, который бы указал ему это, открыл бы этот секрет вечного наслаждения.

Жаль.
Великий талант радовать других был!
Любовь сеял!
О дружбе пел.

Я его очень любил и люблю.

И понятно мне, что время брежневское не будут называть «брежневским», а будут называть «высоцким.»

Интересно что о другом великом уретральном поэте России Пушкине говорили тоже самое. Имена всех кто хулил его останутся в истории только потому что они жили в Пушкинскую эпоху. Его время. Уретральники, даже если они одинокие волки, окрашивали собой время в которое жили. Правда Брежнев тоже был уретральником и о нем тоже история скажет не мало добрых слов, но Россия-страна культуры, поэтому вторая половина XX века действительно будет названа веком Высоцкого.

[Roman Хоха]

Предисловие Роберта Рождественского к книге
"Владимир Высоцкий. Нерв"
(Современник, Москва 1982)
http://kulichki.ru/vv/ovys/rozhdestvenskij.html

Эта книга - не песенник.

Хотя, составляя ее и перечитывая стихи Владимира Высоцкого, я все время слышал его голос. За каждой строкой слышал, за каждым словом.

И даже тогда, когда мне встречались абсолютно незнакомые стихи, все равно где-то далеко в глубине возникала и звучала мелодия. И голос Высоцкого звучал. Голос, который продолжает жить...

Давно уже замечено, что когда умирает известный человек, то число его "посмертных друзей" сразу же начинает быстро расти, в несколько раз превышая количество друзей реальных, тех, которые были при жизни.

И объяснить это явление, в общем-то можно: ведь всегда находятся люди, жаждущие погреться в лучах чьей-нибудь славы - хотя бы и посмертной. Тем более, что обладатель этой славы уже не в силах никому возразить, не в силах что-либо опровергнуть.

Поэтому и витийствуют в табачном дыму застолий новоявленные "близкие друзья" и "закадычные приятели", поэтому они и "вспоминают": "Шли мы как-то с Владимиром Высоцким по Басманной...", или: "Забегаю это я однажды к Высоцкому, а он мне и говорит...", или - еще хлеще: "А с Володькой мы были - водой не разольешь!.."

Я знаю, как много таких "воспоминаний" объявилось теперь у Высоцкого. Ну да бог с ними, пусть потешатся!.. Я - не о них.

Я - о том, что у Высоцкого и у его песен и в самом деле великое множество истинных, серьезных друзей! Тех самых друзей, ради которых он работал и для которых жил.

Наверное, у каждого человека, знакомого с песенным творчеством Владимира Высоцкого, есть, так сказать, "свой собственный Высоцкий", есть песни, которые нравятся больше других. Нравятся потому, что они чем-то роднее, ближе, убедительнее.

"Свой Высоцкий" есть и у меня.

Был такой вроде бы неплохой фильм - "Вертикаль". Был и прошел. А песни, написанные Высоцким для этого фильма, остались. Были еще фильмы, были спектакли, которые "озвучивал" Высоцкий, и очень часто песни, созданные им, оказывались как бы на несколько размеров больше самого фильма или спектакля. Каждый раз у этих песен начиналась своя отдельная (и очень интересная!) жизнь. Они сразу же шли к людям, шли, будто бы минуя экран или сцену.

И особенно ясно это понимаешь, когда вслушиваешься песни, написанные Владимиром Высоцким о войне...

Почему все не так? Вроде все как всегда:
То же небо опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, - не про то разговор,
Вдруг заметил я: нас было двое...
Для меня словно ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.

Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло для обоих...
Все теперь одному, только кажется мне,
Это я не вернулся из боя.

На мой взгляд, песня "Он не вернулся из боя" - одна из главных в творчестве Высоцкого. В ней, помимо интонационной и психологической достоверности, есть и ответ на вопрос: почему поэт, человек, который по своему возрасту явно не мог принимать участия в войне все-таки пишет о ней, более того - не может не писать?

А все дело в судьбе. В твоей личной судьбе, которая начинается вовсе не в момент рождения человека, а гораздо раньше. В личной человеческой судьбе, которая никогда не бывает чем-то отдельным, обособленным от других людских судеб. Она, твоя судьба, - часть общей, огромной судьбы твоего народа. И существуешь ты на Земле, продолжая не только собственных родителей, но и многих других людей. Тех, которые жили до тебя. Тех, которые когда-то защитили твой первый вздох, первый крик, первый шаг по земле.

Песни Высоцкого о войне - это, прежде всего, песни очень настоящих людей. Людей из плоти и крови. Сильных, усталых, мужественных, добрых.

Таким людям можно доверить и собственную жизнь, и Родину. Такие не подведут.

Сегодня не слышно биения сердец.
Оно для аллей и беседок.
Я падаю, грудью хватая свинец,
Подумать успев напоследок:

"На этот раз мне не вернуться.
Я ухожу - придет другой.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,
А сыновья, а сыновья уходят в бой".

Именно так и продолжается жизнь, продолжается общая судьба и общее дело людей. Именно так и переходят от родителей к детям самые значительные, самые высокие понятия...

У Владимира Высоцкого есть песни, которые чем-то похожи на роли. Роли из никем не поставленных и - более того - никем не написанных пьес.

Пьесы с такими ролями, конечно, могли бы быть написаны, могли бы появиться на сцене. Пусть не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Но дело в том, что ждать до завтра Высоцкий не мог, не хотел. Он хотел играть эти роли сегодня, сейчас, немедленно! И поэтому сочинял их сам, сам был режиссером и исполнителем.

Он торопился, примеряя на себя одежды, характеры и судьбы других людей - смешных и серьезных, практичных и бесшабашных, реальных и выдуманных. Он влезал в их заботы, проблемы, профессии и жизненные принципы, демонстрировал их способ мыслить и манеру говорить. Он импровизировал, увлекался, преувеличивал, был дерзок и насмешлив, дразнил и разоблачал, одобрял и поддерживал.

Причем все это он делал так талантливо, так убедительно, что иные слушатели даже путали его с теми персонажами, которых он изображал в своих песнях. Путали и - восторгались, путали и - недоумевали.

А Высоцкий вроде бы и не обращал на это никакого внимания. Он снова и снова выходил на сцену, продолжая сочинять и петь свои - всегда неожиданные, разноплановые, злободневные - "песни-роли". И в общем-то это уже были не роли, а, скорее, - целые пьесы со своими неповторимыми характерами, непридуманными конфликтами, точно выстроенным сюжетом.

Исполняя их, Высоцкий мог быть таким грохочущим, таким штормовым и бушующим, что людям, сидящим в зале, приходилось, будто от сильного ветра, закрывать глаза и втягивать головы в плечи. И казалось: еще секунда - и рухнет потолок, и взорвутся динамики, не выдержав напряжения, а сам Высоцкий упадет, задохнется, умрет прямо на сцене... Казалось: на таком нервном накале невозможно петь, нельзя дышать!

А он пел. Он дышал.

Зато следующая его песня могла быть потрясающе тихой. И от этого она еще более западала в душу. Высоцкий, который только что казался пульсирующим сгустком нервов, вдруг становился воплощением возвышенного спокойствия, становился человеком, постигшим все тайны бытия. И каждое слово звучало по-особому трепетно:

Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу - и, значит, я люблю!
Я люблю - и, значит, я живу!

Высоцкий пробовал себя в разных интонациях, он искал для своих "пьес" все новые и новые краски, новые детали, поэтому, его песни имеют несколько авторских вариантов, изменений, сокращений. И в этом - тоже он, Высоцкий, - его натура, его неудовлетворенность собой, его способ творчества.

Можно сказать, что дверь в его "творческую лабораторию" была постоянно распахнута. Он был весь на виду. Со всеми своими удачами и неудачами, находками и проколами, сомнениями и убежденностью.

Он написал много песен. И, конечно, не все они равны.

Но это всегда - неровность дороги, ведущей к постижению истины, к открытию людей и, значит, - к открытию самого себя...

Он никогда не пел свои песни свысока, никогда не стоял над зрителем, над слушателем. И эстрада (впрочем, так же как и сцена, и съемочная площадка) была для него не пьедесталом, а местом, откуда его просто-напросто лучше видно и лучше слышно. А еще она была местом его работы. Работы - с полной самоотдачей. На износ. Всегда и во всем...

Много раз я слышал, как его песни исполняли другие порою очень хорошие - певцы. Не могу сказать, что эти певцы недостаточно старались. Нет, они вкладывали в каждую песню все свое умение, весь свой темперамент и опыт!

А песня все равно получалась какой-то другой, разученной, взятой напрокат. Она - будто одежда с чужого плеча - то морщила на спине, то жала в груди, а то вообще расползалась по швам.

И дело тут даже не в своеобразной исполнительской манере Высоцкого. Ведь в конце концов любую манеру можно скопировать.

Манеру - можно, а душу - нельзя...

Он был невероятно популярен. Достать билет на его выступление было намного труднее, чем "пробиться" летом сочинскую или ялтинскую гостиницу.

Но если для нормальных людей Владимир Высоцкий был своим, был близким, необходимым и любимым актером, то для мещанствующих снобов он, прежде всего, был "модным".

Я ненавижу публику так называемых "престижных" премьер.

Не всю, конечно, публику, а ее самодовольную (кстати, не такую уж малочисленную) - снобистскую часть. Ненавижу типов, которые появляются на премьерах вовсе не потому, что в каждом первом спектакле (или концерте) есть, как в рождении ребенка, какая-то щемящая торжественность, соединение боли и радости, достигнутого и недостижимого.

Нет, быть на премьере - для снобов не самое главное, для них главное - попасть туда! Попасть, чего бы это ни стоило, "отметиться", хотя бы только для того, чтобы обзвонить "не попавших": "Как, вы не были?! Ну-у, много потеряли!.. Там была такая-то с таким-то. И этот был... И та... Нет, честное слово, жалко, что вас не было! Мы, например, всегда ходим..."

Именно такие мещанствующие снобы распускали о Высоцком нелепые, почти фантастические сплетни и слухи, и в то же самое время заискивали и лебезили перед ним. О, как им хотелось, чтобы он - Высоцкий - стал бы и для них "своим в доску", "рубахой-парнем", закадычным "дружком-приятелем"!

А он ненавидел мещан. И снобов - презирал. Любых.

Недаром есть у него горькая и злая песня, которая заканчивается такими словами:

Не надо подходить к чужим столам
И отзываться, если окликают.


Однако когда Владимира Высоцкого окликали не снобы, а люди - просто люди, - он поворачивался к ним охотно, поворачивался всем корпусом и отзывался всем сердцем!

Вспомните, к примеру, его "сказочные песни". Те самые, которые он писал для "Алисы в стране чудес", для кинофильма "Иван да Марья" И просто так - для себя. Дети, общаясь со взрослыми, моментально распознают, кто из взрослых с ними - на равных, а кто только "прикидывается ребенком".

Так вот, сочиняя свои "детские сказочные песни", Владимир Высоцкий ребенком никогда не прикидывался. Он просто был им.

За хриплым напряженным голосом и жесткой манерой пения до поры до времени скрывалась восторженная и добрая ребячья душа, прятался человек, гораздый на выдумку и озорство, умеющий верить в чудо и создавать его...


Догонит ли в воздухе, или шалишь,
Летучая кошка летучую мышь?
Собака летучая - кошку летучую?..


Эти "вечные вопросы" детства задает себе Алиса, и слезы ее текут конечно же - в "Слезовитый океан"...

А вот как трогательно и вместе с тем категорично звучит серенада влюбленного Соловья-разбойника из другой - более взрослой - сказки:

Выходи, я тебе посвищу серенаду,
Кто тебе серенаду еще посвистит?
Сутки кряду могу, до упаду,
Если муза меня посетит.

Я пока еще только шутю и шалю,
Я пока на себя не похож,
Я обиду терплю, но когда я вспылю,
Я дворец подпалю, подпилю, развалю,
Если ты на балкон не придешь...

Ну, кто, по-вашему, сможет устоять перед такими доводами влюбленного? Да никто на свете!..

В одной из "сказочных песен" Высоцкий задает вопрос, удивительный по своей "детскости" и мудрости:
Что остается от сказки потом,
После того, как ее рассказали?..

А действительно - что?

Могу сказать: когда я впервые услышал эти песни, у меня долго не проходило какое-то особое ощущение свежести, улыбки, доброты. И я еще больше поверил в истину: даже тогда, когда в начале сказки все "страшно, аж жуть!" - в конце ее все страхи обязательно исчезнут, там непременно светит солнце и торжествует добро!

Так что, после того как сказку рассказали, остается многое. В том числе и чисто профессиональное уважение Высоцкому. Ведь по этим стихам видно, как р а д о с т н о он работал над ними, буквально "купаясь" в теме! Я даже вижу, как он улыбался, записывая лихие, частушечные, виртуозно сделанные строки:
Много тыщ имеет кто -
Тратьте тыщи те.
Даже то, не знаю что,
Здесь отыщете...

Так поют скоморохи на сказочной ярмарке. А вот как начинается песня царских глашатаев:

Если кровь у кого горяча -
Саблей бей, пикой лихо коли.
Царь дарует вам шубу с плеча
Из естественной выхухоли...

Такого раскованного и - одновременно - точного обращения со словами, непринужденного владения разговорными интонациями в стихах добиться очень трудно. А Высоцкий добивался.

Но он умел быть не только добрым. И не только покладистым.

Когда некоторые "весьма специфические" зарубежные доброхоты пробовали его "на излом", то Высоцкий, оставаясь самим собой, разговаривал с ними жестко и однозначно. Родину свою в обиду он не давал никому.

Помню, как в октябре 1977 года группа советских поэтов приехала в Париж для участия в большом вечере поэзии.

Компания подобралась достаточно солидная: К. Симонов, Е. Евтушенко, О. Сулейменов, Б. Окуджава, В. Коротич, М. Сергеев, Р.Давоян. Был в нашей группе и Владимир Высоцкий. Устроители вечера явно сэкономили на рекламе. Точнее, она отсутствовала напрочь! И конечно же нам говорили: "Стихи?! B Париже?! Абсурд!.. Вот увидите - никто не придет!.."

Мы увидели. Пришли две с половиной тысячи человек.

Высоцкий выступал последним. Но это его выступление нельзя было назвать точкой в конце долгого и явно удавшегося вечера. Потому что это была никакая не точка, а яростный и мощный восклицательный знак!..



Так кем же он был все-таки - Владимир Высоцкий? Кем он был больше всего? Актером? Поэтом? Певцом?

Я не знаю.

Знаю только, что он был личностью. Явлением. И факт этот в доказательствах уже не нуждается... Высоцкий продолжает свою жизнь. Его сегодня можно услышать в городских многоэтажках и сельских клубах, на огромных стройках и на маленьких полярных станциях, в рабочих общежитиях и в геологических партиях.

Вместе с нашими кораблями песни Высоцкого уходят в плавания по морям и океанам нашей планеты. Вместе с самолетами взмываются в небо. А однажды даже из космоса донеслось:
Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а - так...
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош, -
Парня в горы тяни - рискни!
Не бросай одного его.
Пусть он в связке одной с тобой -
Там поймешь, кто такой...

Эту песню пел звездный дуэт космонавтов в составе В. Коваленка и А. Иванченкова. И надо сказать, что здесь все было на высоте - и песня, и исполнение!..

Лучшие песни Владимира Высоцкого - для жизни. Они - друзья людей. В песнях этих есть то, что может поддержать тебя в трудную минуту, - есть неистощимая сила, непоказная нежность и размах души человеческой.

А еще в них есть память. Память пройденных дорог и промчавшихся лет. Наша с вами память...

Когда-то он написал:
.. Но кажется мне, не уйдем мы с гитарой
на заслуженный, но нежеланный покой...
Правильно написал!

[Девицин Максим]

Рокса
Семен Винокур - из каббалистической группы М. Лайтмана, большой творческий человек, писатель...
Расписал в этой статье своим примером насколько у Лайтмана путают физические и духовные состояния, неверно прочитывают понятие животного альтруизма.
Спасибо и на том.

Что вот она, перед ним, волшебная дверца настоящего наслаждения, когда ты радуешься от того, что наполняешь других...Ведь он наполнял миллионы людей...
Научиться радоваться этой отдаче, и все!..

"Живите легко, простите обиды, научитесь радоваться этому дню!". Знакомо?
Не узнали?
Уточняю:

И не было бы никаких водок и наркотиков...

"И чтобы был мир во всём мире"

Если бы он видел, как соединяет людей, делает их приветливее, ближе друг к другу, если бы он понял, что на самом деле он живет и творит только для этого...
Он бы жил и сегодня.
Только не нашлось человека, который бы указал ему это, открыл бы этот секрет вечного наслаждения.

Вся страна была подтверждением, все слушали его песни, все подтверждали то как он объединяет людей (на уровне менталитета - это животные вещи, а не духовные, как думают у Лайтмана и чего им якобы не хватает на конгрессах, взявшись за руки...). Не признавали официально! Первое врожденное и заслуженное право на поклевку! И как он выхолащивался, стимулировал тело наркотиками...

"терпенью машины бывает предел,
и время её истекло..."
из песни Як-истребитель

Очень интересно о Высоцком послушать на Втором уровне.

[Рокса]

Конечно здесь не все верно с системной точки зрения, а может быть все совсем не верно, автор же не изучал СВП, но в этой статье слышен тот уретральный ментатлитет, который у русского человека (я не о национальности и вероисповедании) ничто и нигде заглушить не может, разве что кожник, который там мог только спиваться, а тут ожил и чувствует себя как рыба в воде, но мне и в это верится слабо. До тех пор пока справедливость будет выше закона, до тех пор пока воля и простор будут манить и соблазнять человека сильнее мещанского благополучия, можно говорить о наличии у такого человека хотя бы искорки Российского уретрального менталитета, воплощением которого и является Высоцкий. Вот это я и услышала его в этой статье и решила что будет интересно поделиться этой щемящей ноткой истинной уретральной правды. "Потому что если не любил, значит и не жил и не дышал."

[Рокса]

Мне кстати по душе "высоцкое время", только я бы просто сказала высокое, ведь его в детстве друзья звали Высотой. И именно то что Россия не смотря ни на что, живет по этому высокому времени и судьба ее решается "на чаше звездных подлинных весов" дает миру шанс перехода в новую фазу развития и Россия как всегда возмет главный удар на себя. Будем надеяться что повсеместное распространение СВП поможет самой великой стране избежать тяжелых сторон этого неизбежного перехода.

[Roman Хоха]

http://www.youtube.com/watch?v=9aKJ5FG9 ... re=related

[Nataliya]

Вот статья Марка Цибульского "Почему умер Владимир Высоцкий" Заметки врача http://www.zelen.ru/history/h17-vysocki2.htm
Высказано предположение о маниакально-депрессивном состоянии, что 100% ложится на уретрально-звуковое сочетание.
В уретральном состоянии использовал алкоголь для успокоения бешеной работы мозга, а в звуковом - применял стимуляторы, в том числе и кокаин. Благодаря его КЗ музам жизнь его продлилась до 42 лет, а не прекратилась в 27.

[Gulnara]

Марина Влади - Э.Рязанов, "Парижские тайны"
https://youtu.be/I_D1jJztm1c

Владимир Высоцкий и Марина Влади. Последний поцелуй

http://www.youtube.com/watch?v=1T3MILrO ... re=related

[Roman Хоха]

http://www.youtube.com/watch?v=yJsB9EKJ ... re=related

[Рокса]

Вот интересно, про всех остальных в этой ветке мы добавляем что-то и обсуждаем, а здесь только добавляем и добавляем. Не наслушаться, не надышаться, не насмотреться. Каждая песня-глоток свежести, вливание силы, возвращение к истине....Воистину вечно живой.

[iluta]

Высоцкий. Спасибо, что живой.

[Ольга С.]

Ребята! Я его посмотрела... фильм "Высцкий. Спасибо, что живой."
Фильм потрясающий. Я его плохо помню, маленькая была, но мне очень важно было почувствовать этого человека без идеологической цензуры СССР.
Очень неприятно слышать анальное критиканство по поводу того, что мол "не похож". А разве не понятно, что он умер и в любом случае это не он?
Но как бы там нибыло - это он. Он - системно!
ХАРАКТЕР ПЕРЕДАН! СОСТОЯНИЕ ЕСТЬ!
НЕРВ, БЛАГОРОДСТВО, ДОСТОИНСТВО, ЖЕЛАНИЯ, СМЫСЛЫ - ЕСТЬ!
Спасибо авторам уже за то, что дали возможность почувствовать уретральные ценности на бессознательном уровне - миллионам.
Пусть этого никто, кроме системномыслящих, не поймет... но образ Высоцкого возымеет свое действие. Я надеюсь...

[iluta]

Сегодня день рождения Владимира Высоцкого.

[Roman Хоха]

Мой Гамлет (Я только малость объясню в стихе...)

Я только малость объясню в стихе —
На всё я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе —
В поту и в нервах первой брачной ночи.

Я знал, что, отрываясь от земли,
Чем выше мы, тем жёстче и суровей;
Я шёл спокойно — прямо в короли
И вёл себя наследным принцем крови.

Я знал — всё будет так, как я хочу.
Я не бывал внакладе и в уроне.
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы — короне.

Не думал я над тем, что говорю,
И с лёгкостью слова бросал на ветер.
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.

Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.

Я знал — мне будет сказано: "Царуй!" —
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
И я пьянел среди чеканных сбруй,
Был терпелив к насилью слов и книжек.

Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом.
Шут мёртв теперь: "Аминь!" Бедняга Йорик!..

Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий:
Вдруг стало жаль мне мёртвого пажа,
Я объезжал зелёные побеги...

Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.

Я видел — наши игры с каждым днём
Всё больше походили на бесчинства.
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.

Я прозревал, глупея с каждым днём,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нём
Не нравились. И я зарылся в книги.

Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Всё постигал: недвижность и движенье, —
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду — им опроверженье.

С друзьями детства перетёрлась нить.
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами — "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.

Но вечно, вечно плещет море бед,
В него мы стрелы мечем — в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.

Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошёл на зов, — сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни —
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все. И, как они,
Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъём пред смертью есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лёг в одну и ту же землю.

Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на Датскую корону,—
Но в их глазах — за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.

А гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.

[Рокса]

Мария Семенова, один из крупнейших совремненных русских поэтов. Звуковая до нельзя. Вот ее статья о Высоцком. Очень точные по-моему ощущения, наблюдения, слышания.

На послесмертие поэта
Мария Степанова о том, чем был Владимир Высоцкий

24.07.2015
Он умер летом: мы с родителями путешествовали по каким-то северным озерам, костер дымил, приемник трещал, комары тянули свое, над водой стоял чад непонятного горя, и по БиБиСи Окуджава пел:

О Володе Высоцком я песню придумать хотел,
Но дрожала рука, и мотив со стихом не сходился,
Белый аист московский на белое небо взлетел...

Только что я поняла, что все эти тридцать пять лет слушала, а то и подмурлыкивала, "аист" — а слышала и даже видела "ангел": белый ангел московский, черный ангел московский, взлетел, как у Лермонтова, и на черную землю спустился. Так Высоцкий у меня в уме стал и остался ангелом, а его смерть — событием из какого-то важного космологического ряда: то ли вознесением, то ли нисхождением во ад, не смертью, а торжественным и необратимым послесмертием, о котором вот уже и поют голоса, делая случившееся видимым и всеобщим.

Позже, у смертного ложа СССР, когда делили общее наследство, советское и антисоветское, официальное и неподцензурное, на Высоцкого никто особо не претендовал, он со всем своим звуковым и буквенным объемом как бы провалился сквозь пальцы. У него, по сути, нет литературного послесмертия: его нет ни там, где Слуцкий и Самойлов, ни там, где Сатуновский и Вс. Некрасов. Он находится на нейтральной полосе, ничьей земле, на которую, кажется, редко заходят практикующие литераторы, охотно сдавшие его на руки поп-культуре. Его место ничье, его территория нейтральная — и все это очень напоминает его способ жить: проходя сквозь стены, игнорируя советскую реальность.

Когда несколько лет назад "Первый канал" спродюсировал и показал фильм "Высоцкий", высокобюджетный, рассчитанный на огромную аудиторию байопик о поэте, было понятно, что стихи — последнее, что интересует создателей фильма и его зрителей. Фильм мог бы называться по теперешним образцам "Высоцкий-не-поэт", несмотря на финальную сцену творческого восторга. Все, что к ней вело,— вся эта хроника трансгрессирующего бомбардировщика, наркотики, война с КГБ, любовь, молитва за всех и каждого, фейерверк великолепных правонарушений и прочая езда по встречке — контур легенды, который подошел бы кому угодно, летчику, рок-звезде, чемпиону мира по боксу. То, что кажется мне самым существенным в судьбе Высоцкого,— дар говорить голосами, соединенный с невероятной природной виртуозностью просодии,— в этой, внешней истории вполне второстепенно. Как говорится, мы любим его не за это, и любим навзрыд — достаточно, чтобы сделать его героем блокбастера, почти не задумываясь почему: какое качество, какое свойство делает его эмблемой. Потому что слоган того фильма — "спасибо, что живой" — не теряет актуальности; а в последние два-три года, по мере того, как наша реальность приближается к той, которую знал Высоцкий, он становится живее прежнего.

Высоцкий-миф — не поэт, не актер, не общественный деятель, по крайней мере не та разменная монета этих понятий, что была в ходу тогда или сейчас. Его биография полностью умещается на территории частного, не высовываясь и краешком: и письма в ЦК с просьбой разрешить работать, и вольное перемещение поверх государственных границ, и публикация в "Метрополе" не окрашены в тона поступка, лишены всякой декларативности. Это не "эмиграция", "противостояние системе", "андеграунд" — здесь нужен какой-то иной словарь. Его судьба — это единичный случай, пример, несводимый к правилу, но на глазах выросший до низких северных небес. В этой невольной исключительности есть, как подумаешь, нечто утешительное — возвращающее жизни ее натуральный объем и нелинейность, отменяющее прямое деление на хорошо/плохо. Все, происходившее с Высоцким при жизни, скроено по каким-то особым лекалам и ненавязчиво настаивает на собственной штучности: ни в святцы, ни в страшилки этот сюжет не годится. Он, чего уж там, выглядит довольно уныло в формате классической биографии с цитатами из писем и мосфильмовскими разборками, но сразу набирает крупность, будучи рассказанным в логике волшебной сказки: не гулял с кистенем, зато поймал жар-птицу, царь-девицу, белый мерседес, поехал в Париж, полетел в космос, спел всю правду, разбился на лету. Масштаб легенды, соотносимый разве что с гагаринской, имеет особый — русский, если угодно,— акцент: герою этой сказки отродясь не надо ничего доказывать, отрабатывать, совершать; достаточно просто быть. Ему положено привлечь к себе любовь пространства, ничего особенного для этого не делая.

Это голос канала «Россия», каким он хотел бы стать,— глас народа и глас Божий, исходящий равно сверху и снизу, принадлежащий каждому

Истории такого рода проходят обычно по ведомству мифологии; советские семидесятые обеспечивают фигуре Высоцкого особый фон. То, что становление этой биографии происходит не в конфликте с системой, не в коллаборации с нею, а в малолюдной вип-зоне — на территории чистого игнорирования, мешает ей стать предметом для широких выводов и работы над ошибками. Высоцкий — своего рода сноска к основному тексту эпохи; что-то вроде яркого анекдота, рассказанного на ходу. Странным образом эта посмертная неприкаянность не мешает ему оставаться невымываемой частью повседневности, присутствовать на заднем плане большого постсоветского нарратива — тем лучшим другом, который не дожил до победы, тем, кому посвящается первый тост. Эта посмертная функция, сделавшая Высоцкого чем-то вроде всеобщего родственника, мужского божества (культ которого разом сложился из песен и ролей, как пазл или слово вечность), тем интересней, что божество это не всегда на стороне прямого добра, социальной гигиены и вымытых рук.

Потому что протестантскими добродетелями тут не пахнет; Высоцкий мифа — не герой труда, каким он, видимо, был, а представитель странноватого русского леса, Пугачев из таганского спектакля, цветаевский Вожатый, чернобородый мужик в заячьем тулупчике. За его спиной не десять заповедей, а понятия — деревенский, солдатский, тюремный, земляной кодекс, который ушел далеко в сторону от кодекса уголовного. По понятиям, в их силовых координатах, выстроен этический императив, которому повинуются, умирая, герои Высоцкого.

И выше всего в этой замкнутой и совершенно прозрачной системе ценится способность к несистемности: воля к трансгрессии, умение перевернуть страницу и расписаться на другой стороне. Не справедливость, а точность (и милость, часто сводящаяся к простой прихоти) управляют сюжетостроением; каждая рассказанная история — и судьба автора здесь не исключение — набирает инерцию, лишь катясь вниз по наклонной. То, что здесь завораживает,— высокие скорости: сверхпроводимость, дающая иллюзию независимости от законов физики и общежития. Обаяние блатняка, о котором с отвращением пишет Шаламов, имеет, кажется, объяснение в чем-то схожем: блатной мир, как опричнина, существует вне привычных причинно-следственных связей, в режиме исключения из правил. В логике народной песни Ванька-ключник и Ванька-каин — герои первого ряда, недосягаемые лица первой полосы. В этой же логике, в меловом круге исключенности и исключительности, говорят о себе герои Высоцкого. Но на смену есенинскому тенору приходит новый тембр, новая артикуляция. Тот, кто говорит словами Высоцкого, кем бы он ни был, человек авторитета.

Это ни на что не похожий, твердый, как лестничные перила, голос человека, на которого можно положиться; мужской голос старшего брата, хозяина, отца — our master's voice. Эта способность внушать уверенность и обещать защиту спустя тридцать пять лет после физической смерти того, кто поет, пожалуй, может стать источником тревоги. Голос Высоцкого — предельное воплощение чистой, нерассуждающей силы; на языке этой силы он говорит со страной, и стране такое нравится. В некотором смысле эти песни — озвучка, невидимый хор, обеспечивающий саундтрек для всего, что происходит в России вчера, сегодня, завтра, на земле, в небесах и на море. Это голос канала "Россия", каким он хотел бы стать,— глас народа и глас Божий, исходящий равно сверху и снизу, принадлежащий каждому. Нужно ли говорить, что вера, которую он внушает, никак не противоречит погибельной логике и этике этих — великих — песен.

Потому что обещания, данные голосом, не сбываются; каждая из песен Высоцкого исходит в прямом смысле de profundis, из точки предельной уязвимости, из обреченности, убитости, потерянности. И черной точкой на белый лист легла та ночка на мою жизнь, а меня в товарный и на восток, выходит, и я напоследок спел "мир вашему дому!", Валюха крикнул "берегись", но было поздно, придешь домой — тут ты сидишь. За лицевой стороной (где работают языковые машины, где все звенит, пощелкивая на рифмах, где смешно и лихо закручено) маячит изнанка, на которой видны имена бесконечного мартиролога, перечень одинаковых неудач, одновременное бормотание обыкновенных историй.

Мир, где все совмещено на одной плоскости, где умирают и не могут умереть, где лукоморье накладывается на интерьер хрущевки,— точное описание реальности, не знающей ни небытия, ни воскресенья

Если прослушать подряд, с начала до конца, все записи Высоцкого, от самых ранних, видно, как его поэтика возникает буквально из бессознательного, из тьмы фольклора, из попыток мимикрии под всеобщее, где лучшее достоинство текста — его способность восприниматься как ничей, "народный". Это свойство — бескомпромиссный, нерассуждающий демократизм, отказ делать выбор между "Таганкой" и "Большим Каретным", своим и чужим, персональным и имперсональным — то, что дает корпусу текстов Высоцкого такой размах. Странным образом, здесь исподволь реализовался советский проект, осуществилась мечта о праве голоса: о неизбирательной, равной для всех возможности быть услышанным, замеченным, принятым во внимание. Эта мечта (о хоре, в котором было бы видно и слышно каждого из поющих) — перешла от "150 000 000" Маяковского к Платонову и Зощенко и совсем уже истончилась к советским шестидесятым с их ритуальной легкостью самоотождествления (я гойя, я мэрлин, я бетонщица буртова нюшка). У Высоцкого она трансформируется в грандиозный памятник современному состоянию, во что-то вроде фотопроекта Августа Зандера с его людьми ХХ века, где студент, крестьянин, врач, циркач предстательствуют перед объективом за невидимые множества.

Здесь снова, как давным-давно, становится важной мелическая природа поэзии. Недостаточно дать слово другому, надо стать им — и дать ему стать тобой, поставить ему на службу собственный голосовой аппарат, говорить за него, позволить ему говорить за себя, стереть границы, стереть себя, уничтожиться во имя того, кто говорит. Так уничтожали собственную речь во имя новой, будущей Зощенко и Бабель, чревовещатели героического времени. У Высоцкого другая задача: он описывает/имперсонирует другую, оптовую эпоху, когда штучность стирается перед типовым, а будущее вызывает законное недоверие. Новая речь невозможна, еще невозможней — чужая: больше нет никакой разницы между тобой и мной, живыми и мертвыми, людьми и механизмами. Их голоса неотличимы и неотделимы от твоего. Хор набирает силу.

Так говорит Москва, разговаривает Россия — монолитные 86 процентов и непонятные 14 запевают одним голосом, снайпер, тапер, шофер, иноходец, ванька с зинкой, як-истребитель. Отсутствие разницы между одушевленным и неодушевленным здесь принципиально, потому что все эти монологи не знают износа — длятся и длятся, не кончаются никогда, как никогда не кончается для Высоцкого последняя война. Она единственная константа его мира, о которой даже не надо напоминать, настолько явно и настойчиво она присутствует даже в тех текстах, где о ней ни слова. Это, конечно, в природе поздней советской культуры, где к военному опыту обращаются как к единственно реальному, воспроизводят, как священный текст. Но огромный очерк Высоцкого, его непреднамеренный опус магнум, выстроен как альтернатива советскому универсуму, новая сборка из старых комплектующих — где все временные пласты существуют одновременно, дополняя и перекрывая друг друга: "Я сидел, как в окопе под Курской дугой, / Там, где был капитан старшиною". Война здесь оказывается своего рода смысловым ядром, центром притяжения, неисполненным и неисполнимым обещанием смерти. В универсуме Высоцкого смерти нет: она длится бесконечно, и его главная строчка "Наши мертвые нас не оставят в беде" раздвигается еще шире, как поймешь, что речь идет о посмертии.

Мир, где все совмещено на одной плоскости, где умирают и не могут умереть, где лукоморье накладывается на интерьер хрущевки,— точное описание реальности, не знающей ни небытия, ни воскресенья. Больше всего его устройство похоже на голливудский фильм, где герой знает о жизни все, кроме того, что он сам давно покойник. Песни Высоцкого — чистой воды документалистика, советская "Божественная комедия", главное свойство которой — сочетание точности и слепоты в одном рассказчике. Место, описываемое здесь, не похоже ни на одно другое, и уж совсем ни на что не похож тот, кто говорит. Описать это можно, наверное, так: если бы Вергилий ходил по аду один, сам себя спрашивал, сам себе отвечал, но не знал, ни что это страна мертвых, ни что сам он здесь прописан, ни что адом дело не кончается. Ад, не ведающий, что он такое, не знающий рая и чистилища, плоский, не имеющий рельефа ад, бесшовно переходящий в себя же:

Чур меня самого! Наважденье, знакомое что-то,—
Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел,
И среди ничего возвышались литые ворота,
И этап-богатырь — тысяч пять — на коленках сидел.

В страшном стихотворении про этап и райские яблоки спастись из рая-зоны можно только погибая еще и еще раз: смерть оказывается эквивалентом государственной границы, способом перехода, но никогда — подлинным выходом: кругом пятьсот, ищу я выход из ворот, но нет его, есть только вход, и то не тот. Ад Высоцкого — место без КПП, исход здесь не предусмотрен. Есть лишь его заменители, способы вечность проводить — и они те же, что в аду Дантовом, это бесконечные рассказы о себе и бесцельное движение. Песня, где ангелы поют такими злыми голосами и кони вечно мчатся по воздуху над обрывом, как Паоло и Франческа во втором круге, как цветаевские Маруся с Молодцем, летящие в огнь-синь,— лишь одна из множества текстов о движении, не знающем ни цели, ни срока, только плоскую среднерусскую бесконечность.

Там говорит Москва, разговаривает Россия — монолитные 86 процентов и непонятные 14 запевают одним голосом, снайпер, тапер, шофер, иноходец, ванька с зинкой, як-истребитель

В конце семидесятых Высоцкий писал Михаилу Шемякину: "Я, Миша, много суечусь не по творчеству, к сожалению, а по всяким бытовым делам, своим и чужим. Поэтому бывают у меня совсем уж мрачные минуты и настроения, пишу мало, играю в кино без особого интереса; видно, уже надоело прикидываться, а самовыражаться могу только в стихах, песнях и вообще писании, да на это — самое главное — и времени как раз не хватает. Только во сне вижу часто, что сижу за столом, и лист передо мной, и все складно выходит — в рифму, зло, отчаянно и смешно".

"В рифму" как свидетельство складности, творческой удачи — здесь есть особого рода робость, это слова человека не-текстового, вовеки удивленного: надо же, рифмуется! Это странно контрастирует с головокружительными рифмами Высоцкого, с ощущением органической, почти животной, ладности, исходящей от каждого его стиха. Казалось бы, это не должно вызывать никаких сомнений, как не сомневается мастер в своем наборе умных инструментов. Но самоощущение Высоцкого предельно далеко от идеи литературного профессионализма: как бы сам он ни тяготился этим, его текст, как и его жизнь, существует вне литературы, против ее коллективной шерсти — не совпадает с нашими ожиданиями, зависает и длится, дышит где хочет.

Равнодушие поэтов и поэзии к стихам Высоцкого (даже высокая оценка Бродского, который писал и говорил о его смерти как о невосполнимой потере для языка, устроена сложней, чем кажется — и начинается с обязательных оговорок) не так уж удивительно. То, как Высоцкий настаивал на себе-поэте, только мешает понять, в чем дело, так же как его невероятный версификационный дар, сравнимый по степени уступчивости речи разве что с цветаевским. Километры песен, написанные им, имеют не двойную, а тройную природу: по замыслу и охвату это не стихи, а проза, ее задачи и ее способ иметь дело с реальностью; не Галич и Окуджава, а Шаламов и Даниил Андреев. Получилось что-то вроде "Розы Мира", написанной против собственной воли, вне визионерского жара — и поэтому с большей точностью и безысходностью, безо всяких небесных кремлей — и погруженной в реальность шаламовских рассказов. Полный корпус песен Высоцкого замещает собой эпос второй половины ХХ века, его окопы Сталинграда и красные колеса, и заезжает далеко в нашу сегодняшнюю повседневность. Для понимания гибридной архаики, накрывающей нас сегодня, важнее текста, кажется, нет.

Мария Степанова
Подробнее: http://kommersant.ru/doc/2768718

[Curuch]

А как максимум, что думаешь?

И наконец, анальности ему влеплю, так по дружески, по братски (честный он какой-то)

Не перебрал ненароком?

Как раз про анальность хотела спросить - должна быть, если он умер от инфаркта?

[Лидия Мазунова]

В.С. Высоцкий
Лидия Мазунова 18.08.2021
"Чуть помедленнее, кони,,,!" диктовало сознание ярко выраженного звуковика с гигантский объемом психики, но неукротимая термоядерная энергия уретральника не способна была подчиняться сознанию, и рвалась сквозь капсулу его живого телесного вещества. Ему бы оставаться тем, кем он был, да ещё бы прибавить возможности тех, кто были для него родственными душами - Моцарт, Роден, Гарибальди, Ленин. Может быть тогда его одержимость, отдача и желание лучшей жизни для всех были бы в гармонии с природой отпущенным ему эмоционально-психическим потенциалом?
Несколько штрихов из интервью-исповеди В. Высоцкого (интервью брал А. Меньшиков, актёр театра им. Вахтангова):
Любимый хужожник, картина.
- Куинджи, "Лунный свет" ;
Любимый композитор, музыкальное произведение, песня.
- Шопен, "12-й этюд"; песня - "Вставай, страна огромная":
Страна, к которой относишься с симпатией.
- Россия, Польша, Франция;
Идеал мужчины.
- Марлон Брандо (примеч. Л. М. - легендарный американский актер и политический активист. Считается одним из самых значительных актеров в истории кинематографа; был сторонником школы Станиславского и благодаря своим ролям стал эталоном актерского мастерства для следующих поколений актёров);
Самая замечательная историческая личность.
- Ленин, Гарибальди;
Четры, характерные для твоего друга.
- Терпимость, мудрость, ненавязчивость (примеч. Л.М. - конечно же речь о В. Золотухине);
Отвратительные качества человека
- Глупость, серость, гнусь;
Что бы ты подарил любимому человеку, если бы был всемогущ? -
- Еще одну жизнь;
Хочешь ли быть великим?
- ХОЧУ И БУДУ.
(из "Вспоминая Владимира Высоцкого" / Сост. А.Н. Сафонов. - М., Советская Россия, 1989, 384 с.)