Падает зрение: трагическая загадка современности
За последние десятилетия значительным образом выросло количество людей, имеющих проблемы со зрением. Офтальмологи назначили виноватых: компьютер пагубно влияет на здоровье, говорят они. Но так ли это? Ведь, во-первых, есть сотни тысяч людей, которые круглосуточно сидят за компьютерами, но у них совершенно не падает зрение. Во-вторых, бум подросткового очконошения начался чуть раньше, чем в наши дома повсеместно вселились компьютеры. Так, может быть, причина в чем-то другом? Есть некоторая догадка на этот счет.
Сегодня можно с уверенностью сказать, что компьютеры и телевизоры — дело зачастую второстепенное. Конечно, зрение может упасть и у человека без зрительного вектора, на медицинскую точку зрения мы не претендуем. Эта статья исключительно о психологических травмах, которые получает ребенок со зрительным вектором при разрыве важной для него эмоциональной связи. Конечно, в таком случае страдает именно сенсор — глаза.
Многим родителям кажется, что развить чувство ответственности и любви можно через маленьких домашних животных. Возможно, это и так. Однако существует большой риск, что эмоциональная связь ребенка с этим животным может довольно резко оборваться, ведь вся эта живность имеет обыкновение умирать. И живет она зачастую недолго.
Смерть питомца может нанести колоссальную эмоциональную травму еще не окрепшему организму ребенка (при условии, что у него есть зрительный вектор).
Одна жалобная история из тысячи других
Когда на своих тренингах Юрий Бурлан просит слушателей с «минусовым» зрением вспомнить, как и при каких обстоятельствах они потеряли любимое животное в детстве, в виртуальном чате начинается сильное оживление. Десятки воспоминаний, но очень поверхностных и размытых. Вспомнила и я — да, был у меня хомяк, да издох. И как-то не припоминались никакие подробные обстоятельства. Однако по заверению лектора, если очень захотеть и напрячься, то все вспомнится. А если вспомниться, то произойдет сильный психотерапевтический эффект. Я напряглась, долго-долго думала и действительно вспомнила. Черточку за черточкой я вытягивала эту историю из себя и когда закончила, поняла, почему я ТАКОЕ забыла. Потому что такое не забывается, даже если тебе всего семь лет.
Мой старший брат все детство терроризировал родителей домашними животными. То ему попугайчик нужен, то рыбки, то морская свинка, то муравьи. Мама охотно покупала ему все, что он хотел. На тот момент я была слишком маленькая, чтобы задумываться над вопросом, почему у нас на «ферме» постоянно проходят изменения, а брат не особо тревожился тем, что попугайчик улетел, рыбка начала плавать вверх брюшком, а морская свинка в одно утро оказалась бездыханной в своей клеточке.
Так мы и жили: каждый в своем мирке. Брат с потоком животных, и я — совершенно не интересующаяся его фермой. Но когда мне исполнилось семь лет, и моему брату снова захотелось новой животинки, мы все вместе поехали на «Птичку» — так у нас в городе называется зоорынок. Пока мои родители вместе с братом решали, что лучше купить на этот раз — волнистого попугайчика или еще одну рыбку с замысловатым названием, я плелась за ними и рассматривала животных без особого интереса, мне бы и в голову не пришло, что кого-то из них я могу забрать себе.
—Давай тебе рыбку купим, вот эту, золотую,— говорил папа, подводя меня к аквариуму.
—Нет, лучше черепашку, смотри какой у нее красивый панцирь,— тянул меня брат в другую сторону.
—Может, ты котика хочешь?— пыталась разгадать мои желания мама.
А я, честно говоря, не помню, чтобы кого-то хотела. Все животные были милые, но не вызывали во мне каких-либо чувств. Мне показывали, тыкали, давали погладить, но я была равнодушна. И тут... я увидела его! Маленького-маленького, пушистенького-пушистенького, красивенького-красивенького. У него была шкурка с розовым отливом, и он смотрел на меня черненькими глазенками-пуговками.
—Кто это?— спросила я.
—Это же хомячок Хомка!— радостно сказал брат.
—Заверните, — по-деловому приказал отец.
Хомку посадили в стеклянную баночку, на дно которой насыпали немного опилок, и дали мне в руки.
—Будь осторожна, не переверни баночку, иначе она разобьется, — предупредил меня папа. —Смотри, теперь ты за него в ответе.
Но мне не нужно было этих замечаний, я и так не дышала, так хотела, чтобы моему хомячку было удобно. Мы долго стояли на остановке, а потом ехали на 38 автобусе, и все это время я смотрела на него, а он ворочался, крутился, смешно чесал задней лапкой за ухом и тоже на меня поглядывал. Когда мы доехали к дому, я окончательно и бесповоротно влюбилась.
Поскольку у нас была полная вольница по отношению к животным, то хомячка решено было выпустить на волю: пусть себе бегает по кухне, не будем его ограничивать клеткой. Папа смастерил ему ящик за холодильником, мы напихали туда ваты для тепла, а я рассыпала зернышки пшеницы, гороха, подсолнуха, а также очищенные орехи прямо на пол кухни. Хомячок смешно, зигзагообразно бегал по полу, прятал все за щеки и бежал к себе домой.
Каждое воскресенье мама доставала домик Хомки и наводила в нем порядок: клала новую вату, вычищала опилки, также в отходы она убирала все пережеванные и спрятанные семечки. Я до сих пор помню растерянность хомячка, который «приходил» домой после такой генеральной уборки, и в его глазах отчетливо виделся дикий ужас от пропажи. Кажется, он даже пару раз лез драться к моей маме и хотел ее укусить за вражеские происки, но мама только смеялась.
—Почему он не ест, а складывает в уголок?— спрашивала я, вертя домик Хомки в руках.
—Он хомяк, такая уж у него жизнь хомячья,— отвечала мама.
Детская память коротка, и я не помню, как долго у нас жил хомячок, но достаточно, чтобы мы уже не представляли себе свою жизнь без него. И вот в один прекрасный день (знаете, бывают такие дни, когда чувствуешь себя счастливо) я прибежала из школы и, бросив портфельчик в комнате, пошла на кухню перекусить. Дома был только брат, мастеривший что-то у стола, а родителей не было. И это еще больше подняло мне настроение. «Сделаю себе бутерброд с маслом и вареньем», — подумала я и начала по-деловому, как мама, собирать себе еду. Я отрезала хлеба, намазала его маслом и уже собиралась класть малиновое варенье, но… передумала, захотелось вишневого. Я уверенно повернулась к холодильнику и сделала шаг. Уверенный такой шаг, резкий. Шаг счастливого и радостного ребенка, в жизни которого нет ничего плохого. Я помню, что сделала его правой ногой. И услышала под тапком «хруст». Я удивилась — что это? Опустила глаза вниз, одновременно поднимая ногу, чтобы посмотреть, что там и увидела лужицу крови, которая неумолимо растекалась по нашему светлому линолеуму. Нет, я не видела трупик хомячка, его перекрывал мой тапок. Но эта кровь, темно-алая, неровным пятном расползавшаяся все шире и шире, дала мне понять, что произошло непоправимое.
Я отскочила от маленького тельца на метр или два, потеряв тапки и кинув банку с вареньем, и начала визжать. Как дикий раненый зверек, просто кричать. По свидетельству моего брата, было такое ощущение, что меня слышит весь дом, вся улица, весь город Киев. Спасибо ему, ведь тогда он тоже был еще маленьким мальчиком (11 лет). Заскочив на кухню, он сразу увидел труп хомячка и, сориентировавшись, стал оттягивать меня оттуда. А я не могла отвести взгляд от красного пятна. Я впилась в него глазами и орала. Брат схватил меня и буквально волоком вытащил в наш длиннющий коридор. Я думаю, если бы я могла, я бы разорвала себя на части от осознания того, что я только что сделала. Когда брату удалось затащить меня в комнату, он гладил меня по голове, плакал, успокаивал, как мог, а я билась и кричала.
Первое время брат не мог разобрать, что я кричала, но потом понял. То, что он принял поначалу за заикающееся «ааааааа», на самом деле было «я убила».
Это была не истерика, а нервный срыв. Наконец организм отключился, и я не заснула. Когда мама через пару часов пришла домой, брат был белый как стена. Он сказал, что если бы его не было, то, возможно, я бы выпрыгнула из окна.
Смерть... знаете ли вы, люди, что такое смерть, как узнала это я в свои семь лет? Смерть — это когда ты делаешь один шаг, всего один шаг, и не можешь уже его исправить — никак, никогда, ни за что на свете. Я убила своего хомячка, моего маленького Хомку с глазами-бусинками и розовой шерсткой.
Дальше я не помню ничего, но мама рассказывала, что я спала весь день и всю ночь, а когда проснулась, ничего не говорила о хомячке и вела себя абсолютно нормально, разве что очень замкнуто. Родители и брат тоже никогда не возвращались к этой теме. Мы словно бы вычеркнули Хомку из нашей жизни.
А с той весны у меня начались проблемы с глазами. Постоянный конъюнктивит, выделения из глаз, при этом глаза стали невероятно чесаться. Я сжимала кулачки и терла ими глаза, пока родители или брат не отдергивали их от ужаса, что я поврежу себе зрительный орган. Естественно, мама таскала меня по врачам, а они только разводили руками. «Аллергия, усталость, не давайте ребенку много читать и смотреть телевизор, перерастет, не волнуйтесь. У вас же у всех в роду очень хорошее зрение, значит, и у дочки проблем не будет...» Мне капали в глаза жгучие капли, мазали мази, делали примочки из настоя календулы и ромашки — ничего не помогало. Сколько я себя помню, я всегда просыпалась с заплывшими глазами. Белые выделения за ночь слипали мне ресницы, и очень часто приходилось умываться, прежде чем открыть глаза. А в 15 лет ко всему этому зрение начало падать. Первые очки были -1, а когда я закончила школу -2,5.
Я не переросла мои проблемы с глазами, они продолжались вплоть до 30 лет, пока я не попала на тренинг Юрия Бурлана «Системно-векторная психология». Поскольку пришла я на него с намного большими проблемами, такими, как суицидальные мысли, панические атаки и страхи, психосоматические заболевания, колоссальное нервное раздражение и ненависть к людям (все это ушло и об этом можно прочитать в других моих историях здесь), я не обратила внимания на мои изменения со зрением. А они были. И значительные.
Сегодня у меня такое же зрение, как в юности, -2,5. Но то напряжение в зрительном векторе, которое засело у меня в подсознании в связи с разрывом эмоциональной связи с хомячком, очевидно, выплыло наружу и… растворилось. Совсем для меня незаметно ушли все мои конъюнктивиты, глаза больше не закисают и не чешутся, нет рези и боли в них. А еще совсем недавно я поймала себя на мысли, что могу теперь чувствовать себя счастливой и радостной, ведь раньше (теперь я четко знаю почему) я была уверена, что счастье — это предвестник несчастья.
Мой результат очень значим для меня. И я от всей души приглашаю на тренинги по Системно-векторной психологии всех, у кого падает зрение. Конечно, всякое бывает, и наше хрупкое зрение страдает от многих факторов. Но может быть, и ваша проблема тоже кроется где-то там, далеко в памяти из детства о маленьком теплом животном, которое вам купили на зоорынке заботливые родители. Тогда избавиться от этих проблем вам точно поможет этот тренинг, как мне и тысячам других. Зарегистрироваться на вступительные лекции можно здесь.
Моя мама до сих пор, вспоминая эту историю, говорит только одно: «Бедный ребенок, а ведь она даже не просила этого хомяка. Зачем мы его вообще купили?» И когда я вижу в зоомагазине молодую мамочку, которая сама предлагает ребенку купить хомячка или даже уговаривает его на это, я внутренне вздрагиваю. Зачем? Чтобы ребенок научился ответственности и любви? А если есть хоть малейший шанс, что вместо этого он получит огромную психологическую травму в жизни, вы бы пошли на такую покупку?
Маленьких зрительников важно и нужно научать любви, состраданию, пониманию красоты, но делать это надо более чем осторожно. Каждый родитель сегодня имеет тысячи вариантов, как это сделать без приобретения домашнего животного. И я очень надеюсь, что как можно скорее для сохранения психики и зрения зрительных детей родителям строго-настрого запретят покупать домашних животных, а также снимут все обвинения с телевизоров, компьютеров и мобильных телефонов.
Корректор: Анна Катаргина
