Свободные бабочки

В 2023-м, в середине июля, война закончилась. Гарантии безопасности были соблюдены, восстановился Варшавский договор, геополитическая система стала многополярной…

7 1681 10 Марта 2023 в 10:51

Автор публикации: Ольга Рейнгардт

I

Военные сводки. За вчера, за сегодня, за неделю… Время, место, пол, год рождения. Повезло — госпиталь, не повезло — большой полиэтиленовый мешок с ног до головы и пиксели в репортаже. Она была на летней кухне, когда… Или иначе: он шел с работы домой, как вдруг… Цифры стерлись и слились в смазанную картину — если вжиться в каждую, можно стать одной из позиций. Как там? «Наши дети будут ходить в школу, а их дети будут сидеть в подвалах…» Он, наверное, просто никогда здесь не был, он, наверное, руководил какой-то другой страной, ведь не хочет ли он сказать, что… Или существует два мира, один — их, второй — неправильный.

Верочка не вдавалась в политические подробности. Девочка как-то сразу привыкла и к ночевкам в коридоре, и к тесным комнатам бомбоубежища — и для нее это имело куда большую значимость, хотя дяденьку из телевизора, сказавшего те самые слова про подвалы, малышка искренне не любила. Каждый раз, когда странный господин что-то вещал с трибуны, она подбегала к экрану, тыкала пальчиком и спрашивала маму: «Давай приведем его сюда, а? Он ведь к нам приедет?» Мама молчала…

Солнышко светило все так же, как будто не было на свете гранатометов, гаубиц и ракетных комплексов, как будто не взрывались мины и не вылетало из окон стекло. Деревья меняли оттенки зеленого, магазины распахивали свои двери, школы зазывали ребят за парты — город жил, хоть в нем и шла уже второй месяц война.

Покойная бабушка всегда плакала, рассказывая про 22 июня. Ей, маленькой киевлянке, тогда было десять лет, — как Верочке сейчас. То лето кончилось, едва начавшись. А это лето навсегда осталось весной… Портрет бабушки с тихой тоской смотрел в разбитые окна, и Вере иногда чудилось, что с картинной рамы падает прозрачная капля. У камней тоже есть сердце. У всех ли?

На подоконнике расцветают гибискусы — значит, однажды будет мир. Клен раскрашивает листья в алый цвет — значит, настанет заря Победы. Ветер приносит дожди на жаждущие влаги поля — значит, радость непременно прорастет. Самая темная ночь перед рассветом, самый лютый холод перед теплом. Нужно жить, и не потому, что это всем известная истина, а так надо, так завещано… Отступить нельзя — если не мы, то кто?

II

Верочкин одноклассник Коля — добрый, рыжий и тоже десятилетний — часто рассказывал про Москву, ее купола, парки и широкие проспекты, и со всей мальчишеской искренностью обещал провести девочку от Красной площади до памятника Гагарину. По правде говоря, Вера была с ним знакома не столь давно; многодетная мать, в январе сбежавшая из Чернигова, привела сюда старшего сына. Ему очень нравился новый коллектив, а учительница относилась к детям с необычайной любовью и нежностью; ее тепло невероятно помогло ребятам посреди обрушившихся на них трудностей войны.

Вера привязалась к нему сильнее остальных друзей, проводила с ним почти каждое утро, вдобавок их семьи жили по соседству и нередко оказывались в одном подвале во время обстрелов. А в периоды затишья на лавочке виднелись две склоненные друг к другу панамки.

Отроческое первое чувство — драгоценный подарок, который судьба, увы, преподносит не всем. Дети не ведают горечи взаимных упреков, тягости и вязкости недомолвок и холода отчужденности; их намерения прозрачны, слова просты, а признания милы и невинны. Они непосредственны в желании сделать приятно, их не касаются финансовые проблемы, бытовые вопросы и прочие точки преткновения у взрослых, на них не давят весла, коими управляется семейная лодка. В этом возрасте все легко, нет смысла выдумывать и притворяться.

Разрешение потрогать модель фрегата — высокая степень доверия, а готовность кормить песком плюшевого мишку — жест сердечного расположения. Записки, открытки, поделки, — вдруг кто-нибудь вспомнит очарование неумело выведенных букв или прелесть косоглазого человечка с парой палок-волос? Конечно, не обходилось без конфет, помощи с уроками, починенных кукол и подаренных машинок. Наши предки в далекой саванне приносили бананы своим возлюбленным — ребенок проходит через этот опыт в своей отдельно взятой жизни, но его история сливается с тысячами других, оттачивая и возрождая в каждом поколении общечеловеческий культурный слой.

III

Их пути уже много раз петляли, но теперь крюк был, пожалуй, чересчур резок.

— Коля, а ты будешь всегда выходить гулять? — Руки теребят сорванную ромашку.

— Нет, не всегда, — воздух замирает, — мы скоро уедем… Не бойся, приедем домой сразу… как война кончится.

— Но ты же эсэмэски будешь присылать хотя бы?

— Буду, — мальчишеское слово тверже кремня.

— Точно приедешь, да? Когда вырастешь, да? Я буду ждать.

Он робко улыбается и опускает глаза.

— Колька, ну, да где же ты? Иди домой, мамка зовет! — непоседливая сестренка крутится юлой.

— Пока, Вера!

— Пока, Коля!

IV

В концертном зале зажглись огни. Молодой талантливый скрипач из Москвы, восемнадцатилетний Николай Осиненко, выступал перед дончанами — играл Шнитке, Рахманинова, Прокофьева, Рубинштейна, Чайковского. Великие русские классики, которых он горячо любил. Особенно «Свободных бабочек» Шнитке — эту композицию юноша мог исполнить хоть несколько раз; ноты трогали в нем какие-то особые струны, наполняя веру в торжество справедливости для этой земли, над которой уже девятый год не смолкали взрывы. Широка донецкая степь, и летят по ней узорчатые странницы… Кружатся над полем бабочки — значит, будет мир.

В антракте Николай не задержался в гримерке, а направился к одной из зрительниц; пожилая женщина в синем цветастом платье, надев очки и прищурившись, неожиданно расплылась в улыбке и восторженно заахала:

— Ой, Николенька! Ой, каков стал! Неужто из Москвы? — обняла, по голове погладила, в глазах слезы блеснули.

— Из Москвы, тетя Дуся, из Москвы. Вы-то как?

— Да ничего, все как обычно. Сам понимаешь, не дают нам эти гадины покоя, гореть бы им в аду… Шестьсот прилетов вчера было, и, кажись, мало им! Веселятся, черти! Тьфу на них! Вдарить бы по ним, да так, чтоб и кости сгорели! А этот дед опять, небось слышал, напутал-то: прилетел в Израиль, ан у него Саудовская Аравия…

— Извините, что перебиваю… Тетя Дуся, а Вера Никишина как? — Николай пристально посмотрел на нее, явно надеясь услышать что-то очень важное.

Тетя Дуся слегка побледнела и отступила назад. В этот момент раздался первый звонок, и музыкант, не успев ответить, поспешил за кулисы. После окончания концерта юноша бросился искать, однако собеседница отчего-то пропала, причем, очевидно, исчезновение было намеренным. Он обежал все ряды, три буфета, коридоры и холлы, но женщина буквально растворилась. Не догнать уже, получается. Впрочем, у него есть еще один вариант.

V

Николай прекрасно знал этот дом; много раз подъезд с облупившейся синей краской и косыми ступеньками являлся ему во сне. Если б завязали глаза и поставили в начале улицы — и девять лет спустя нашел бы дорогу! Девятнадцатая квартира. Гудки. Чей это голос? Совсем детский… Ах, это Юрка! Юрка, а где твоя сестра Верочка? Молчит. Дверь открылась.

— Здравствуй, Коленька! Чаю хочешь? — хозяйка дома осунулась, поседела, хотя ей всего сорок четыре года.

— Здравствуйте, тетя Зоя. Как вы себя чувствуете? Как ваши цветы?

— Ты знаешь, ирисы хорошо растут, за все двенадцать лет, что они у меня, первый раз так много. Вот вчера у соседки еще попросила, уж больно красивые… Как-то твой концерт там?

— Я очень рад. Простите, тетя Зоя, что сразу с порога… Все ли в порядке с Верочкой? Сегодня восемнадцатое июля, она уже чуть за месяц мне не пишет. Уехала куда-то?

Зоя Никишина вздрогнула и отвернулась, затем поднялась со стула и через несколько секунд скрылась в спальне.

Пять минут ее отсутствия Николай счел за час, если не за два. В голове разбуженными тревогой полчищами саранчи пронеслись самые разные мысли. Где-то потянул сквозняк, заскрипело на душе — откуда эта бледность, откуда в прежде задорных, искристых синих глазах тети Зои пришибленная, запечатанная суровостью времени боль? Отчего дрожат руки и сгибается спина, хотя еще не старость вовсе? Чего прячутся Верины братья и сестры, почему ушла от разговора тетя Дуся?

С бесконечно памятного ему 2014 и вплоть до 8 июня нынешнего года Вера поддерживала связь с Николаем, писала ему сначала короткие, а потом и длинные письма. Она рассказывала про все события в их жизни — и про бомбежки, и про перебои с водой, и про указы сначала Петра Порошенко, затем Владимира Зеленского, про курсы оказания первой помощи, про сносы памятников на Украине, про гибель батьки Захарченко… Она, просыпаясь от выстрелов, умела в мгновение определить, из чего стреляют и в каком направлении, быстро стелила в коридоре и себе, и остальным членам семьи и наловчилась мыть всю посуду за те короткие пару часов, что в их доме подают воду. Она вела дневник, который обещала однажды подарить — при встрече.

Коля любил ее, но уже не так, как в четвертом классе, — а совершенно иначе, глубоко и крепко; это было зрелое чувство восемнадцатилетнего юноши, приехавшего спустя годы к своей девушке, чтобы забрать ее с родными в безопасную Россию, а там уж и жениться. Вера не сомневалась в его обещании и ждала, когда закончится война.

— Коля, открой сводку ТерОбороны за 8 июня. Ты, конечно, читал ее, и все же…

8 июня 2022 года, среда. Пересечение улицы Кирова и улицы Рослого, проезжая часть. Погибла женщина 2004 года рождения.

Да, он это видел. Но…

Засунул руку в карман. Коробка. С кольцом. Он выбрал его сам, на свои деньги. Провез его через все развязки, кордоны, посты, перекрестки… Представлял, как наденет его на Верин безымянный палец. «В прошедшем я любил — печальнее могил…» — так и не спел Высоцкий.

— Вера не вернулась, — прошептала Зоя, — вот, возьми ее дневник.

Николай глядел, не смежая век, на окаменевшее от горя материнское лицо, и перед ним, как настоящая, стояла маленькая Верочка, которая теребит руками ромашку и подкидывает к потолку плюшевого динозавра. Маленькая Верочка, которой не суждено увидеть исполнение того детского обещания…

VI

Он играл «Свободных бабочек» так, как не играл никогда в жизни, буквально выдыхая себя в смычок и в звенящие струны, отдавался полностью, до опустошения — чтобы выхолостить душу, выплеснуть все эмоции, не оставляя ни капли на тоску и страдания. Зал замирал, зал едва дышал, дамы прикладывали к глазам платок, а мужчины сдержанно шмыгали носом. В недрах души скрипач надеялся, что его музыка прорвет стены дворца культуры, распространится повсюду и, быть может, достигнет того места, откуда не возвращаются, где бродит та, ради кого он жил и кому посвящал свои выступления.

Он объездил все освобожденные территории, посетил десятка три российских городов, и везде гремел гимн надежде и вере в светлое мирное будущее. Его приглашал к себе Соловьев, однако Николай отказывался, вместо этого отправляясь на очередной концерт в луганское село, поскольку там его музыка была особенно необходима.

В 2023-м, в середине июля, война закончилась. Гарантии безопасности были соблюдены, восстановился Варшавский договор, геополитическая система стала многополярной… В Донецкой государственной музыкальной академии среди первокурсников выделялся один, носивший фамилию Осиненко. Преподаватели отмечали необычайный талант юноши и, разумеется, непревзойденное исполнение Шнитке. В доме на улице Рослого часто долго горел свет в гостиной и мелькала тень высокого молодого человека.

Одна из девяти толстых тетрадей непременно была при нем; Николай хранил их, как самое дорогое в целом свете сокровище. Однажды в парке ему остро захотелось сесть на лавочку; он повиновался непонятному зову и, перелистывая страницы, погрузился в чтение…

— Простите, вы не знаете, где автобус до Макеевки? Вы не знаете номер…

— …Вера?

— Коля?

Ветер трепал пожелтевшие листки, а в сквере 30-летия Победы стояли, обнявшись и плача, светловолосый юноша со скрипкой на плече и молодая девушка с левой рукой лишь до локтя.