Узница замка «икс». Без права быть собой

Фундамент жизненного сценария закладывается в детстве. Человек не выбирает, где и когда родиться, не выбирает родителей и родственников, их влияние на свою жизнь. А в течение жизни из врожденных свойств, как из податливой глины, ваяется человек. Сначала его лепят родители, потом школа, друзья, книги. Вырастая, он создает себя сам. Но только отчасти. Потому что не понимает своего устройства, своей психики, заданных природой свойств. ПОКА не понимает. И лишь когда он осознает, какие преграды скрывают от него реальную жизнь, не дают чувствовать, любить, БЫТЬ, эти решетки рассыпаются на глазах...

9 2159 4 Июня 2019 в 23:50

Автор публикации: Наталия Димент

— Леночка, иди поиграй с детками! Ну что ты в меня вцепилась!

Взгляд из-под нахмуренных бровей, пухлая ручонка еще крепче впивается в мамину юбку.

…

— Мам, алло! Забери меня отсюда!

— Но Лена! Ты в пионерском лагере только три дня! Такая погода, воздух свежий, дети… Отдыхай!

— За-бе-ри!

…

— Лен, ну сколько можно сидеть дома! Ты уже все выучила! Сходи с девчатами в кино! Сидишь как сыч над своими книгами.

…

Врожденный приговор?

Лена всегда была такой. И в детском саду, и в школе, и в институте — та же картина. Всегда одна, всегда в сторонке. Шумные игры, веселые компании — это не про нее. Тихая, скромная, стеснительная.

Девочка выросла в обычной советской семье. Пять человек на тридцати квадратных метрах — мама, папа, Лена плюс папины родители.

Разные люди, разные нравы, быт, терки, споры, крики. Не самая идеальная обстановка для развития ребенка со звуковым вектором. Ему нужна тишина, свой укромный уголок для уединения. А вместо этого: «Туда не лезь! Там не стой! Это не бери! Молчи, когда старшие говорят!»

А у девочки еще и анальный вектор — абсолютная лояльность, идеальное послушание, максимальный авторитет старших. Чему учили, то и получили — не лезет, не стоит, не берет и всегда молчит.

Зато никому не мешает, хлопот особых не создает. Учится на пятерки. Однажды во втором классе принесла четверку в четверти — услышала: «А соседская Валя круглая отличница». Восприняла как упрек. С тех пор грызла гранит науки неустанно, чтобы не позорить родителей и не позориться самой. Быть лучшей, все делать идеально превратилось в цель, затмив интерес к самой учебе. Главным стало «соответствовать».

Что касается двигательной активности — ее анальный вектор полностью подмял под себя кожный, но взял его в помощники по организации учебного процесса. Лена часами просиживала за уроками, но следовала при этом четкому плану — что и когда сделать, в какой последовательности, как рационально распределить время и силы, чтобы все выучить и сдать в срок.

Остаток дня Лена проводила с книжкой, уютно забившись в уголок дивана.

Чтение было спасением для зрительного вектора и пищей для звукового.

В книгах была жизнь! Яркая, буйная, полная страстей. Любовь, дружба, приключения — все, чего так не хватало в реальной жизни эмоциональной зрительной девушке.

Литература создавала иллюзию, в которую хотелось верить, в которую хотелось сбегать снова и снова от постылой серости будней. Она рождала чувства, выхода которым не находилось. Эти чувства дразнили, тревожили, рвали душу неосуществимыми мечтами.

Природная впечатлительность и невозможность проживать бушующие внутри страсти вскармливали ненасытные врожденные страхи. Лена боялась всего. Жить и умереть. Общения и одиночества. Полюбить и быть отвергнутой. А еще темноты с дышащими под кроватью монстрами.

Заключенная в собственном панцире

Замкнутая в себе и на себе собственным звуковым вектором, Лена чувствовала себя чужой везде. И на самом деле такой была. Отгородившаяся от всего мира, живущая в своих мыслях и фантазиях, боящаяся любых контактов с людьми, она старалась держаться в стороне, не привлекать внимания к своей особе. Но эффект был прямо противоположным. Лена была той самой белой вороной, которая выделялась на общем фоне своим необычным оперением.

Люди не любят того, что не понимают. А Лену не понимали. И не любили.

Дети — маленькое дикое племя, дружно набрасывающееся на любого, кто не вписывается в их шумную стаю. Лену дразнили и обзывали, колотили на переменках, подкарауливали после уроков, подбрасывали записки с угрозами, объявляли бойкот.

Печальный опыт подтверждал опасения, подпитывал страхи, вынуждал все больше уходить в себя. Замкнутый круг.

Забетонированная в темнице своего одиночества Лена точно знала: ошибаться — нельзя, быть собой — опасно, показывать свои чувства — табу.

Внутри клокотал вулкан врожденных противоречий, снаружи была жизнь под прицелом.

Лена чувствовала себя покинутой, непонятой, просто лишней. Ее внутренний мир — единственное, чем она дорожила, — был никому не нужен. Никто даже не догадывался, какие страсти бушевали под холодным фасадом страдающей детской души.

Протянуть руку помощи было некому. О друзьях, которым можно было бы открыться, Лена даже не мечтала. Родители в душу не лезли: спокойный ребенок, хорошо учится, в плохих компаниях не тусуется — нет повода для беспокойства. Да и некогда было.

Отец допоздна на работе и 24 часа в сутки в собственных звуковых облаках. В жизни семьи, кроме как выдачей регулярного заработка, больше никак не участвовал. Мама, не чувствуя мужского плеча, билась между работой и домом, улаживала бытовые вопросы от ремонта до билетов в отпуск, обижалась и оплакивала свое несложившееся женское счастье.

Лену засасывала черная дыра отчаяния.

Потайной ход

В седьмом классе Лене попалось на глаза объявление о наборе в школьную театральную студию. Уже через неделю девочка с бьющимся сердцем стояла перед дверью актового зала в ожидании первого занятия.

Это было невероятно! Герои любимых произведений приобретали голоса и лица, оживали на сцене, создавая иллюзию реальности.

Лена знала все тексты наизусть. Но руководителю кружка не приходило в голову предложить роль девочке, которая больше напоминала молчаливую тень. Лена помогала шить костюмы и делать декорации. Иногда ее приглашали статистом в массовки. И тогда в крови закипало сладкое волнение. Но это был не страх. Наоборот, необъяснимая радость будоражила мозг, затмевая собой ставшую привычной тоску. Короткие мгновения на сцене были похожи на сказочный сон, когда не хотелось просыпаться.

К окончанию учебного года готовили «Ромео и Джульетту». Задача Лены была помогать актерам в гримерке.

Но во время генеральной репетиции у «Джульетты» случился приступ аппендицита. Юную актрису увезли в больницу прямо из школы. Спектакль был на грани срыва.

Режиссер сидел на краю сцены, обхватив руками голову, и тяжело дышал.

— Я знаю текст,— тихо сказала Лена и опустила глаза.

— Ты?— руководитель горестно рассмеялся, потом подумал и обреченно выдохнул:

— Ладно. Будь что будет. Других вариантов все равно нет. Завтра воскресенье, сбор в десять. Не опаздывайте.

Лена не спала всю ночь. Сердце стучало в каждой клетке. В голове крутился текст.

В школу девочка пришла первой, приготовила костюмы для всех участников. Позже помогла одеться и загримироваться остальным актерам. Оставшись в опустевшей гримерке, Лена переоделась сама и, не дыша, взглянула в зеркало. Огромные глаза четырнадцатилетней Джульетты смотрели не мигая.

Улыбнувшись своему отражению, Лена вдруг почувствовала удивительное спокойствие, теплой волной разливающееся по телу. Это было новое и очень приятное чувство.

Прозвенел третий звонок. Юные артисты взволнованно перешептывались, ожидая открытия занавеса. Руководитель группы обвел их взглядом, остановился на Лене, хотел что-то сказать, но передумал, тяжело вздохнул и махнул рукой.

Полтора часа спустя зал взорвался аплодисментами. Женщины плакали, и даже мужская часть зрителей предательски шмыгала носами.

Когда на поклон вышла Джульетта, зрители встали, продолжая рукоплескать.

Этой девочке поверили все. Она не играла, она жила! По-настоящему любила, надеялась, страдала и умирала. Времени не существовало, как не существовало и условностей спектакля. Для Лены это была жизнь. Копившиеся годами эмоции бурным фейерверком прорвались наружу.

Никто не ожидал, никто не узнавал, никто не верил. 

С тех пор все главные роли в школьных спектаклях принадлежали Лене. Это вызвало очередную волну неприязни и гонений со стороны отодвинутых на второй план коллег по цеху. Но Лену это не смущало. На сцене она обрела отдушину для разрывавших ее чувств. Это была отличная реализация для кожного и зрительного векторов, канал коммуникации с миром, от которого хотелось сбежать в реальной жизни.

А главное, не было страха. Можно было быть собой, быть какой угодно — злой, доброй, резкой и покорной, смешной и неуклюжей. Можно было смеяться и плакать, не опасаясь непонимания и осуждения. Ведь для других это была только роль, маска, образ, которыми можно было прикрыть кровоточащую душу.

Но как только закрывался занавес и в зале гас свет, Лена снова возвращалась в холодную темницу своего одиночества.

Пожизненное заключение?

Школу Лена закончила с золотой медалью. Поступление в театральный даже не обсуждалось. «Лена, это не профессия!» — сказали родители и больше к этой теме не возвращались.

Девушка, как всегда, не спорила. Она давно смирилась. Привыкла, что ее слова, чувства, мысли, вся ее жизнь ничего не стоили.

Лена пошла учиться на фармацевта. Как мама.

Какая разница, КЕМ быть, если не можешь БЫТЬ!

…

Лена давно выросла, отучилась в трех вузах, дважды была замужем, у нее взрослый сын, и она с надеждой ждет внуков.

Но вся жизнь прошла в какой-то тюрьме, с ощущением, что реальность осталась за решетчатым окошком. Выражать свои эмоции она так толком и не научилась. Смысла ни в чем не нашла.

Фундамент жизненного сценария закладывается в детстве. Человек не выбирает, где и когда родиться, не выбирает родителей и родственников, их влияние на свою жизнь. А в течение жизни из врожденных свойств, как из податливой глины, ваяется человек. Сначала его лепят родители, потом школа, друзья, книги.

Вырастая, он создает себя сам. Но только отчасти. Потому что не понимает своего устройства, своей психики, заданных природой свойств. ПОКА не понимает.

И лишь когда он осознает, какие преграды скрывают от него реальную жизнь, не дают чувствовать, любить, БЫТЬ, эти решетки рассыпаются на глазах.

Вы согласны?